Виталий Виниус - Римские вакации

— Клевета.

— Истинная клевета! — выкрикнул обличительно из-за кресла Мухомор.

— Клевета! — развёл руками Антоний, всем своим видом показывая невозможность перевоспитания этого злостного лгуна.

Пофин болезненно съёжился, закрывая почки, но новый удар пришёлся уже по хребту, отчего евнух, сдавленно захрипев, едва не упал.

Антоний вздохнул глубоко и, воздев перст, многозначительно заявил:

— Итак, волей Цезаря и Сената я уполномочен определить вину министра Пофина, а также рассудить детей упокоенного царя Египетского Птолемея Авлета, как то: Клеопатру и брата её так же Птолемея, но уже Диониса… — Антоний перевёл дух, довольно ухмыльнулся, явно наслаждаясь своей ролью, затем постарался стать суровым и торжественно провозгласил: — Суд будет скорый, но беспристрастный! — явно при этом передёргивая, так как итог был достаточно ясен хотя бы из того, что Клеопатра восседала рядом с новоявленным судьёю, а её братец находился под конвоем.

Антоний сделал паузу, разглядывая при том Пофина как мерзкое насекомое, поиграл бровями, посмотрел на Клеопатру, неотрывно сверлившую яростным взглядом братца и евнуха, и уже со скукою произнёс:

— Взвесив все обстоятельства и найдя возможность совершить справедливость, мы порешили признать виновным во всех учинённых безобразиях бывшего министра Пофина и предать его заслуженному наказанию, — после чего махнул рукой пренебрежительно, словно отгонял муху.

Два преторианца подхватили Пофина под мышки и потащили к выходу. Тот обмяк, смертно побледнел и стал открывать беззвучно рот как пескарь на суше.

Коренастый раб, вытянув шею, уставился на Антония. Тот кивнул. Раб сделал постную физиономию и, деловито доставая из-за пояса толстый чёрный шнурок, пристроился за выходившей троицей. Занавесь качнулась, скрывая от нас ушедших, и почти сразу же из коридора раздался продолжительный сдавленный хрип и шаркающие звуки. Затем хрип смолк, и после некоторой возни поволокли по полу прочь что-то тяжёлое, но мягкое.

— Ну вот, — удовлетворённо заявил Антоний. — Правосудие свершилось. Враг Рима наказан.

— Никак удавили, — неодобрительно сказал Боба и нахмурился.

— Да уж… — пробормотал Джон. — Сказано сделано…

— Ну, а с этим чего? — лениво произнёс Антоний, глядя на юного Птолемея, трясшегося всем телом.

Клеопатра, не мигая, уставилась на своего младшего брата вовсе не как на кровного родственника, а как на кровного врага, которого, наконец-то, можно начинать медленно и с наслаждением резать на мелкие кусочки.

— Ну вы, это!… — решительно сказал Боба и даже загородил паренька своим телом. — Нечего детей тиранить! — при этом он повёл стволом пулемёта так, как если бы Антоний помещался аккурат посерёдке назначенного сектора обстрела.

Антоний, потеряв величественность позы, нервно завозился в кресле и растерянно зыркнул на царицу. Та, прикрыв глаза тёмными веками, подумала, потом вновь глаза распахнула и воззрилась на Бобу с нежной любовью исключительной силы, а потом ему улыбнулась ласково и многообещающе, отчего наш коллега вмиг потерял суровую боевитость и растерянно заулыбался в ответ.

Клеопатра плавно повернулась к Антонию и кротко молвила:

— Я как сестра и супруга возьму Птолемея Диониса под свою опеку. Взываю великого Антония к великодушию. Прошу простить его и отдать мне… На воспитание… — теперь в её взоре читались гуманизм и миролюбие.

Антоний облегчённо вздохнул и торопливо пробормотал:

— Да, да! Именем Цезаря и Сената!…

Боба с умилением посмотрел на прекрасную царицу, удовлетворённо кивнул и отошёл в сторону. Юный Птолемей вовсе не выглядел довольным только что выпавшей ему участью. Напротив, он смотрел на свою сестру с явным ужасом.

— Уведите мальчика! — проворковала Клеопатра, кивая конвою, затем щёлкнула пальцами, вызывая Мухомора из-за кресла, и сказала нежным голоском: — Пристрой его рядом с моими покоями… Да чтобы со всеми удобствами…

— Ага, понял! — готовно воскликнул старикан, шустро подскочил к Птолемею, без пиетета схватил его за руку и потащил из комнаты.

Преторианцы затопали следом. В комнате остались все свои.

— Ну, ты, Антон, даёшь… стране угля! — строго сказал Лёлик, забираясь на возвышение поближе к креслам.

— Что даю? — осторожно уточнил тот.

— Клеопатру почему, спрашиваю, стырил не по-товарищески, а?! — гаркнул Лёлик, тыкая при этом пальцем в предмет раздора якобы не смотря, но норовя попасть прямиком в туго обтянутую белоснежной тканью грудь. — Обещал ведь на три дня и три ночи! — продолжал Лёлик, не на шутку ввинчивая палец в упругую плоть. — А сам!?…

Клеопатра поджала губы, поморщилась и отодвинулась. Антоний хмыкнул и начал словоохотливо объяснять:

— Ну так это что касается военного трофея! Военная власть и выделила его… её на этот срок. Все честно благородно. Но тут, вишь ты, война кончилась, и пришлось военной власти меняться на гражданскую. А гражданская администрация реквизицию произвела… Всех трофеев… Во как! — Антоний благожелательно улыбнулся.

— А кто ж гражданская? — озадаченно спросил Джон.

— Я и буду! — отрекомендовался Антоний. — Как военный начальник, волей Цезаря и Сената, себя и назначил. После чего, значит, и произвёл реквизицию.

— Надул, шельма! — в бессильном гневе произнёс Джон.

— Ну так!… — загордился Антоний и, повернувшись к Клеопатре, с трудом скрывавшей под маской безразличия не совсем внятные, но явно опасные для всех нас эмоции, хитро ей подмигнул.

— А как же воинские заслуги, как же планы наши гениальные?! — бросился скандалить Лёлик.

— Как и договаривались, — уже с ленцой ответил Антоний. — Клеопатрой вы… — он посмотрел на царицу и продолжил обтекаемо: — …в смысле… пообщались. Чего теперь-то?

— Я не общался! — воскликнул Лёлик.

Антоний пожал плечами и посмотрел на занавес, который в это время кто-то откинул снаружи.

— Привели! — закричали оттуда.

— А ну, давай сюда! — оживился Антоний.

Группа решительно настроенных преторианцев во главе с Дыробоем ввела двух жрецов местного вида в порванных хламидах. Один жрец был высок, сух и надменен — он поджимал губы и смотрел исподлобья; другой, маленький и толстенький, вжимал голову в плечи и никак не мог совладать с нервным тиком, дёргавшим его плохо бритую жирную щеку.

— Эти? — деловито спросил Антоний у Клеопатры.

Та, прищурившись, оглядела жрецов и кивнула:

— Длинный — главный жрец храма Аписа, а жиряга — казначей… Доверенные лица Пофина. Если они не знают, то никто не знает.

— Рим всё видит, Рим всё знает! — взревел вдруг Антоний, приподнимаясь и тыча указующим перстом в жрецов. — Говорите, куда казну дели?!