Виталий Виниус - Римские вакации

В которой проиходят банные процедуры.

Рабыни гурьбою вошли в дом; мы за ними. Последним плёлся косолапым ходом осунувшийся Лёлик.

В атриуме Раис заэкскурсоводил с видом ответственного квартиросъёмщика:

— Живём богато, зажиточно, всего навалом, полная чаша!… Вот статуи имеются, полы мраморные, стены тоже, бассейн имплювий и дыра над ним комплювий… Всё как у людей!

Рабыни с интересом крутили головами, но особого пиетета и восторга не выказывали. Раису это не понравилось, он завёл рабынь в закуток с заветным сундуком и начал хвастаться:

— Тут вот сундучок у нас с богатствами! Забит, понимаешь, под самую завязку!

Серёга кстати потребовал от Раиса сундук открыть, с тем, чтобы схоронить там шмайссер, а на вопрос о причинах сего намерения пояснил:

— Да рабские пацаны больно шустрые! Утром захожу в комнату, а там один уже в руках шмайссер крутит, примеряется на спусковой крючок жать. Еле успел подзатыльник выписать. Так что лучше сховать, а то ещё перестреляют друг дружку.

— Ну, если друг дружку, это ещё ладно. Новых купим, — цинично заявил Джон. — А вот если нас…

Раис достал из-за пазухи ключ на шнурке, стал отпирать замок, вполголоса, но чётко приговаривая в адрес рабынь о том, что он главный ключник, потому как общество его уважает и, вообще, он тут самый главный.

Серёга положил автомат в сундук, Раис замок запер, после чего мы все вышли в перистиль. Из триклиния выбежал повар, доложил, что всё готово. Раис его похвалил, потрепав двумя пальцами по жирной щеке.

Пришёл вилик с эфебами, тащившими корзины с покупками. Раис рачительно достал простыни, распределил их между нами и рабынями, приговаривая умильно:

— А вот сейчас разнагишаемся, и в баньку!… — затем схватил за бока своих милашек и рысью потащил в комнату.

— Эй, ты… торопун… ты там… придержи рвение, успеешь ещё! — крикнул вслед Джон, начавший шествовать в сторону своих апартаментов, напротив, с плавным достоинством, галантерейно придерживая близняшек за локотки.

— А чего это, у некоторых по две бабуськи, набрали себе, понимаешь, а у кого-то по одной? Непорядок!… Дикри… Дисри… минация! — заявил с ухмылкою Сёрега, плотно облапивший единственную свою даму с особым шиком поселкового кавалера, а потом с ехидством всадил Джону в спину подлую шпильку: — Так что отобью вон енту, крайнюю…

Джон гостеприимно запихнул близняшек в комнату и молча показал ухмылявшемуся проказнику негостеприимный кулак.

Моя барышня поглядела с опасливым любопытством на Сёрегу, потом на меня, вздохнула тяжело и приняла обречённый вид. Я взял её за руку и препроводил в свою комнату.

Там было жарко и душно; в разноцветном мареве, тяжело плывшем от витражного окна, мельтешили пылинки. Я толчком распахнул створки — цветные зайчики скользнули по лицу — и выглянул в сад. Потянуло свежим ветерком; тёмная зелень деревьев, пронизанная яркими солнечными блесками, слабо колыхалась. С наслаждением вдохнув тёрпкие ароматы растительности, я с удовольствием скинул тунику.

Сзади пискнуло. Я поглядел на смущённо жавшуюся у порога девушку и, успокоительно улыбнувшись, произнёс:

— Расслабься… Тут страшных нету… — а потом тонко намекнул: — А ты что, вообще, в баню одетой пойдёшь?

Девушка дёрнула уголками губ, нерешительно помялась, спустила с плеч покрывало, потом вообще его сняла, свернула аккуратно и положила на комод, для чего пришлось ей от порога совершить несколько шагов. Затем она вскинула тонкие руки и принялась развязывать свой шнурок с бусинами, будто ничего более пригодного к снятию на ней не было. Шнурок сопротивлялся; девушка закусила губу и премило покраснела. Я скинул обувь и, повалившись на кровать, стал разглядывать неловко копошившуюся барышню, чем ещё более усугубил степень её румянца в сторону полной пурпурности. Наконец, она справилась со злополучным шнурком, нерешительно поболтала им, положила поверх покрывала и замерла.

Я вздыманием бровей указал мимически: дескать, давай, раздевайся дальше, время не ждёт, а ты такая неторопливая, нельзя же так, в самом деле, и, вообще, в чём закавыка?

Девушка мои мимические потуги восприняла правильно и, целомудренно повернувшись ко мне, так сказать, задним полубоком, молниеносно скинула столу и столь же молниеносно замоталась в простыню, так что я даже и не успел ничего из её прелестей разглядеть. Но в силу врождённого оптимизма я не стал огорчаться и даже спросил благожелательно:

— А как тебя, малыш, величают?

Не знаю, то ли вопрос оказался неожиданным, то ли благожелательность подвела, но девушка, развернувшись ко мне, основательно вздрогнула, простыня предательски выскользнула из пальцев, и тело её, вызолоченное солнечными пятнами, предъявило все свои соблазнительные тайны. Я было приготовился с удобствами полюбопытствовать, но, видно, как и мгновенье прекрасно, так и прекрасное мгновенно — прелестница, тихо охнув и загораживаясь от моего внимания ладошками, моментально присела, подхватила простыню и упаковалась в неё быстро и теперь уже надёжно, после чего вновь основательно зарделась.

Я кисло поморщился, ибо никак не мог одобрить состоявшиеся конфузливые кульбиты, но затем, с предвкушением сообразив, что в бане-то с простынкой ей расстаться всё равно придётся, спросил с ухмылкой:

— Так ты что, стесняешься, что ли?

Девушка посмотрела на меня исподлобья с непонятной холодностью, дёрнула плечиком и уставилась в пол.

— Ну да, конечно… — ответил я сам себе, после чего вспомнил: — Так как тебя прикажешь называть?

Девушка потуже затянула узел на простыне и пролепетала:

— Юлия…

Говорила она мелодично и нежно, превращая кованный латинский язык в некое подобие журчащего ручейка.

— Весьма приятно… — подвёл я итог беседе, слез с ложа и решительным порывом оголился до упора, после чего небрежно намотал полагавшуюся мне простыню на чресла и, предложив девушке следовать за мной, вышел в галерею.

Там мы оказались как раз за степенно шествовавшей четой Джонов, то бишь Джона и близняшек. Девицы пользовались простынками вольно и даже имели нахальство поблёскивать голыми ягодицами. Джон же, напротив, минимум этой, с позволения сказать, одежды нёс на своём стане как гвардейский мундир.

При торжественном молчании они подошли ко входу в баню. Джон распахнул перед дамами дверь; те гуськом проследовали в помещение. Я было вознамерился воспользоваться любезностью джентльмена и проскочить следом за близняшками, но Джон успел-таки заступить мне путь, за сим толкнул меня ощутимо, посмотрел сурово и вошёл в баню, не забыв плотно до хлопанья притворить за собой дверь.

— Экий хам… — пробормотал я, чувствуя себя не совсем ловко перед скромно потупившейся Юлией, и потянулся к бронзовой загогулине, служившей дверной ручкой, но вдруг дверь с треском распахнулась, и выкатился из бани совершеннейшим голяком Серёга. Он весело захохотал басом и, прокричав: "Эх, чичас веничков наломаем!", дёрнул вприпрыжку в сад.