Виталий Виниус - Римские вакации

— Колесницу Марку Антонию!

Незамедлительно откуда-то сбоку вынеслась с громыханием колесница, влекомая парой недурственных лошадей буланой масти с коротко постриженными гривами. Возница с шиком осадил прямо напротив крыльца, заставив лошадей эффектно присесть на задние ноги. Антоний посмотрел на нас и многозначительно гмыкнул.

Распорядитель понимающе кивнул и крикнул:

— Колесницу!… — и тут же поперхнулся, не сообразив: как нас именовать.

Прикатила уже без шика ещё одна повозка — не настолько богатая и презентабельная, а напротив, заметно мятая, будто побывавшая в автокатастрофе. Антоний пружинисто сбежал с лестницы и залез в первый экипаж.

Мы нестройно последовали за ним. Джон шмыгнул к Антонию и тут же стал спрашивать что-то вкрадчиво с масляной улыбочкой. Следом бесцеремонно втиснулся Раис, порядком потеснив опешившего от подобной наглости хозяина, и тут же заорал на нас:

— Туда лезьте, в ту телегу, а тут начальники, занято всё!

Серёга огрызнулся, но мест действительно не было, и мы полезли во вторую повозку. Перво-наперво пристроили бесчувственного Лёлика, посадив его на пол, потом втиснулись сами, сильно придавив возницу, и схватились для порядка за бока экипажа, и как оказалось, не зря. Колесницы сорвались с места и лихо покатили, гремя и подпрыгивая, как горошины в пустом котелке. Тут же вспомнились прелести езды на резиновом ходу, до которой оставалось ещё несколько исторических эпох.

Мы приготовились к длительному путешествию, но ошиблись. Колесницы выкатились за ворота на площадь, в темпе пересекли её, проехали по пустынной улице и остановились у солидных дубовых ворот. Мы покинули экипажи, которые тут же, бренча, уехали.

Антоний небрежно постучал в калитку, имевшуюся сбоку от ворот, но ответом была лишь девственная тишина. Антоний забарабанил уже нетерпеливо прикрученным к калитке массивным кольцом. Наконец, дверь стала медленно отворяться. Антоний пихнул её как следует, вызвав вопль открывавшего. Вслед за хозяином мы вошли на широкий пустой двор, выложенный аккуратно каменными плитами и оттого напоминавший строевой плац. Антоний схватил за грудки заспанного плюгавого привратника, потиравшего ушибленную руку, потряс, стал несколько истерично выговаривать за плохую встречу. Тот, оправдываясь, забормотал о том, что так скоро дорогого хозяина не ждали, но все при делах, все ждут и будут очень рады возвращению любимого хозяина домой.

Антоний перестал трясти привратника и напоследок выписал провинившемуся смачный подзатыльник. Раис одобрительно посмотрел на экзекуцию и заметил:

— Так их, а то никакого порядка!…

Засим Антоний повёл нас в дом.

Строение это было существенно меньше хором Цезаря, но вполне подходило по отделке и размерам на местопроживание предводителя местного дворянства, а лучше начальника гарнизона, ибо в его декоре преобладали ратные мотивы: портик над входом имел на себе барельеф на тему бьющихся воинов, по стенам налеплены были гипсовые щиты, перекрещенные копья и шлемы под плюмажем, а у крыльца торчала бронзовая статуя накачанного мужика — хоть и голого, но с мечом в руке.

Над приоткрытой входной дверью мозаикой выложен был орёл с венком в лапах и лентой в клюве, имевшей на себе скромную надпись: "От великого Антония привет тебе".

Мы вошли в дом и оказались в большом полутёмном зале, еле освещённом парой тусклых светильников, прикрытых слюдяными экранчиками. В потолке имелось прямоугольное отверстие, открывавшее вид на наливавшееся ночною синевой небо, в котором уже начинали проглядывать крупные южные звезды.

Антоний снова было собрался попенять как следует, но не успел. Привратник суетливо забежал вперёд нас, крикнул из-за всех сил; тут же, галдя приветственно, набежали отовсюду разнообразные рабы со светильниками в руках. При том на месте они не стояли, двигаясь вокруг суетливо, отчего совершенно удивительные тени бултыхались по расписанным баталиями стенам, по колоннам, подпиравшим рельефный потолок, по статуям, стоявшим вдоль стен, по прочим атрибутам парадного декора.

— Что-то девчонок не видно… — озабоченно пробормотал Джон, внимательно осмотрев появившихся рабов, и нахмурился.

Антоний кивком подозвал к себе низкого толстяка с оплывшей как квашня физиономией. Толстяк одет был в белую опрятную тунику, собранную под кожаным поясом аккуратными складками; на поясе висела внушительная связка длинных неуклюжих ключей.

— Вилик мой, управляющий по дому, — проинформировал Антоний и коротко тому приказал: — Приготовь там по-лёгкому… — потом подумал и добавил: — И комнаты для гостей переночевать…

Толстяк поклонился и, жестом позвав с собой половину челяди, почти бегом удалился. Другая половина окружила нас заботливо, толкаясь между собой, а заодно толкая и нас. При этом они как бы ненароком нас освещали и разглядывали, бормоча друг другу чего-то.

Антоний прикрикнул на рабов, после чего провёл нас по тёмному коридору вглубь дома, где обнаружился зал со знакомым уже нам набором мебели, состоявшим из большого стола на низких ножках и трёх широких лож вокруг него.

В зале уже находился вилик с рабами, заканчивавшими зажигать светильники на бронзовых подставках и раздувать ароматные угли в двух треножниках, пристроенных по углам. На свет из большого оконного проёма, прикрытого занавесью, немедленно налетели ночные бабочки.

— Прошу располагаться, — с неприветливыми интонациями заявил Антоний и подал нам пример, расположившись на почётном среднем ложе.

Мы уже с появившейся сноровкою свалили амуницию в угол и стали устраиваться. Раис вполголоса предложил Лёлика, продолжавшего пребывать в глубоком алкогольном сне, определить к Антонию. Тот услышал и завозился нервно, стараясь занять как можно больше места, а потом приказал рабам немедленно принести кушетку.

Кушетка была расторопно доставлена и поставлена подальше в угол. Мы погрузили на неё заливисто храпевшего Лёлика, а сами развалились на ложах, предварительно разувшись по уже известному нам местному правилу.

— Что подавать? — почтительно спросил вилик неожиданно писклявым, как любимца детворы Хрюши, голоском.

— Вина, и прочего там… — невнятно заказал Антоний.

Вилик агакнул и вместе с рабами торопливо ушёл.

Установилось неуютное молчание.

Антоний посмотрел на нас с кислым видом и нехотя выговорил:

— М-да…

— Ага! — весело поддержал беседу Боба, движимый непонятно какими мотивами.

— Значит вот как… — продолжил Антоний не менее кисло.

— Стало быть… — рассеянно пробормотал Джон.

Он явно пребывал в состоянии нервического возбуждения, нетерпеливо крутился, поглядывал на дверь, потом повернулся ко мне и вполголоса сказал: