Алекс Коста - Вавилон и Башня

«След добычи» не только подсказал, что ректора нужно держать на «коротком повадке», все время в деталях напоминая, кто на кого работает, но и то, а это еще более ценно, что профессора, если он действительно нужен, не надо «брать силой». Лучше потратить больше времени, устраивая всякие «балы-маскарады», если Вениамин хочет, чтобы этот человек был предан. Правда, «след добычи» так и не дал точный ответ, нужен Вениамину именно этот профессор или нет.

«…результаты нужно правильно видеть. А он как раз умеет, не знаю уж как», – крутились у Вениамина в голове слова ректора, одновременно радуя и пугая.

За многие годы бандитизма и бизнеса он убедился, что работать с людьми, которые «видят, не зная как», лучше всего. Правда, такие люди и самые опасные.

Сочетание лучшего и опасного Вениамина никогда не смущало. Скорее наоборот.

<���Россия, 1990-е>

– Ты как сюда попал? – злобно кудахтала бабка-уборщица, будто в рот беззубый сушек натолкала.

– Тебе не все равно, мать. Лучше скажи, как выбраться?

– Как, как… – шваброй махнула. – Никак. Сейчас милицию вызову, тогда поймешь как. Наплодили уродов…

– Слушай, не гоношись. Скажи лучше, было вчера чего?

– Чего-чего. Такие уроды, как ты, вчера были, вот чего.

– А-а-а… – я сжал голову руками, реально все попутал. – Да сколько можно, дай уже выбраться!

Вытащил пару тысяч, протянул ей. Она уже как-то по-другому пошамкала, словно разжевала свои сушки.

– Это чё, сынок? Мне, что ль?

– Тебе, тебе. Как на улицу выбраться? Только быстро.

– Здесь, здесь… – и она показала на какую-то мелкую лестницу и дверь.

– Не… я опять в ваше подземелье не вернусь. Не…

– Здесь, здесь, сынок.

Бабка припрятала бабло и теперь кудахтала, как добрая курица. Сама вначале спустилась, переваливаясь, в натуре, наседкой, открыла дверь.

Я увидел треугольник неба и ветку то ли куста, то ли дерева. И побежал как подорванный.

Пока бежал, вспомнил, как в засаде сидели, когда кишлак один брали. Сидели часа два, ждали полк. А его все нет и нет. За камнями ютились. «Станок» [92] Станок – пулемет, как правило РПК (ручной пулемет Калашникова) или АГС (автоматический гранатомет на станке), закрепленный на специальной треноге или основании. кое-как поставили, прижали камнями и давали по два залпа, чтобы духи не особо борзели. А с того места, где сидели, только и видно было, что треугольник неба да чахлую ветку куста. Пристрелялись, а потом по этой ветке наводку вели. Сантиметр от листа с краю, сантиметр слева. Вылезать никому неохота. Только и разговоров.

«Слышь, ветер есть?» – «Нет». – «Тогда давай на сантиметр от ветки». – «На сантиметр? Может, на два?» – «Не… на два много. Поймут, что мы в молоко садим». – «Может, посмотреть?» – «А тебе жить надоело? Посмотришь, после того как шилки [93] «Шилка» – зенитная самоходная установка ЗСУ-23–4. прилетят». – «Ну, лады».

Потом, видно, какой-то духан вычислил, где мы, и дал навесом из АГС [94] АГС – автоматический гранатомет станковый. . Мы-то ничего, за камнями прятались. А вот «прицел» наш – кабздец. Там, где зеленая ветка была, один обуглившийся черенок, в натуре.

И так нам всем это дело жалко стало. Даже не то, что пристреливаться надо по-новому, а ветку эту саму. Обратно, как с елкой и курантами. Вроде взрослые бойцы, а все бывают как дети.

– Блин, ветка, – чуть тогда не со слезами сказал Бугров. – Ветку уебали, мудаки! – проорал он, встал и давай из КПВТ [95] КПВТ – крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый. поливать.

Мы ему, мол, «тихо, Бугор, тихо, братан», а он одно свое – чуть не плачет, очередями патроны расстреливает.

В оконцове усадили его. А он такой трясется и говорит:

– Слышь, бача, ну когда уже полк придет?

– Скоро, скоро, – все его успокаивают. Ну а как иначе? Это в учебке можно и попрессовать кого, кто мазу нездоровую держит. А здесь все понимают, друг за друга мы должны держаться.

Я, пока бежал вдоль реки – хорошо, ветром обдувает, легко, все по сторонам посматривал, не произошло ли чего. Нет, не произошло. Люди все так же гуляют, вон даже дети на пирсе кораблики самодельные пускают. Если бы чего-то взорвал вчера Борисыч, оно вряд ли так было.

Откуда тогда пыль, которая внизу крыши была? Чё за пыль такая?

Потом, смотрю, здания закончились, вдоль набережной какой-то парк потянулся. Ну, думаю, харэ бежать, надо немного отдохнуть. Вроде и пар уже выпустил, хорошо.

Остановился, нашел тенек. Смотрю, скамейка. Плюхнулся, чтоб передохнуть, мысли перевести.

Сижу такой, носом клюю. Вроде и в бессознанку не падал, а гляжу, справа, на скамейке, волчара сидит. Язык длиннющий повесил, оскал малиновый, глаза умные, насквозь видят. Здоровый, сучара, полскамейки занял. Я тоже мужик немаленький, сам нормально так развалился, а всего на краешке сижу.

– Ну что? – спрашивает. – Куда опять бежим, бача?

– Чего?

– Куда бежишь, бача?

– Как это куда, сам знаешь. Хрень везде какая-то.

– Может, ты сам чего-то не то делаешь, раз хрень?

– Опять ты мне будешь шары накручивать. Ну тебя! Сергуша мне рассказал. Теперь башка гудит. А я ему обещал животным не быть, стать человеком. Понимаешь? А как в человека превратиться, ты знаешь?

– Конечно, – и такой широко-широко зевнул.

Е-мое, в его-то пасть, по ходу, канистра пятилитровая войдет. Во здоровенный какой, черт зубастый!

– Абстрагируйся и не беги.

– Абстрагируйся. Не беги. Тебе легко говорить. Тебе-то что? Ты взял, в лес съебался, и живи там как кум королю. А я…

– Ну а что, ты? Ты как будто другой? Ты вот посмотри, Бэдэ, чего получается. Носишься все время, бегаешь. То за собой, то за другими. И какой прок? Все используют тебя. А хуже, что ты сам себя используешь. Понимаешь? Ты же себя используешь. Ты себе сам-то нужен? Нет, не нужен. У тебя, вообще, какие планы на будущее? Никаких, кроме пельменей с водкой после смены. Ты вообще кого-то любишь, кроме этой своей… как ее там, Лизы? Да и то, бача, не любовь это. Так, придумка. Или тем хуже, зов плоти. Так и что это за жизнь такая? То за другими бегаешь. То сам за собой. Был у тебя друг, Сергуша. Ну, положим, был. Был, был… – волчара лапу поднял, по ходу, чтобы я не вскидывался. – Но он спрыгнул, брат. Сам видел. Он крутым был мужиком. Но ушел, чтобы волком не бегать. Как и все мы. А ты чего бегаешь до сих пор?

– Спрыгнул… – я вспомнил, как Сергуша с крыши в пыль сиганул, его «время волков прошло». – А мне что делать, серый? Тоже прыгать или дальше бегать? Или, может, лечь здесь и лежать? Как иначе? Прыгать, бегать. Что еще я могу? Да вообще, кто еще чего-то может, а?

– Хочешь сказать, что многие так живут? А ты за других-то не впрягайся. Они сами по себе, ты сам по себе. Или думаешь, если ты такой герой, у тебя за плечами Афган, то ты больше других гоношиться можешь?