Алекс Коста - Вавилон и Башня

Или мне так показалось, после того как я прочитал первую часть диссертации, в которой обсуждалась волновая и корпускулярная теория.

– Так вы сторонник корпускулярной теории, дед Матвей? – поинтересовался Сато.

– Че-го? Пиздосклярной! А ежели вам угодно знать, милостивый государь, то да-с. Каждая корпускула-с должна знать-с свое место-с! Или каждый сверчок-с должен изволить знать свой шесток-с…

– Но есть и сторонники волновой, – спокойно ответил Сато.

– Волновой-с! И к чему вы клоните, ваше японское милейшество-с?

– Волна есть волна. Крестьянин может стать рабочим, рабочий служащим, а купец воином, все зависит от волны.

– Опять сейчас начнешь про свое «состояние всего ближе» впаривать? – перешел на просторечия дед Матвей.

– Волна есть волна, – спокойно повторил Сато.

– Говорят, – решил успокоить я обоих, – волна и поток корпускул могут быть одним и тем же.

– Ну это уж, воля ваша, только полная ересь, милостивый государь! – усмехнулся дед Матвей. – Где такое видано, чтоб крестьянин был одновременно крестьянином, солдатом, еще купцом и еще рабочим. Это только у этого, немецкого идиотика, Кырлы-мырлы, такое написано. Чтоб его… – дед Матвей густо сплюнул на пол.

– Все от состояния зависит, – повторил Сато.

Мы вернулись засветло, вернули диссертацию, закрылись в моем кабинете. Оставалось пара часов, чтобы поспать до первой лекции и сходить в гимнастический зал. Но спать не хотелось. После изучения диссертации Эдуарда в голове бродило сразу несколько мыслей. Надо было их как-то успокоить. Я открыл секретер, достал графин из-под водки, в котором теперь «жила» минеральная вода, и налил три стопки. Стопки дурацкие, безвкусная дрянь из синтетического хрусталя в виде сапог какого-то скомороха. Лида подарила. Не держать же такую гадость дома! Отнес в институт, хотя, по закону подлости, той дрянью, которой меньше всего хотелось пользоваться, пользуешься чаще всего.

Разлил в три «сапога» минералку. Дед Матвей одним махом выпил, перекосился:

– Опять гадостью этой шипучей поишь. Водка-то где?

Сато выпил молча и опять уселся у окна.

– Ладно, несолоно хлебавши… ложиться надо. Дед Матвей, по-солдатски, подложив вещмешок под голову, улегся рядом на полу. Сато так и сидел у окна, а я лег на холодную, приятно пахнущую кожу дивана, которая как нельзя кстати охлаждала голову, почему-то сейчас очень горячую.

Вспомнил подводы, себя в картузе, бабушку с пулевым ранением и то, как она нажимает на кровавую «пуговицу» на животе, впуская пулю вовнутрь.

Мое состояние началось именно оттуда. Может, поэтому я так хорошо помню то, что было, хотя и говорят, мол, двухлетние дети не запоминают событий.

Но, если бы я не помнил этого, я был бы не я.

Сато когда-то мне говорил, что не надо делать состояние своим. Состояние отдельно, но ты есть ты – благодаря состоянию.

Состояние, как облако, в котором ходишь, но которое не видишь, хоть оно и наполнено разными «лоскутами».

– Не делайте состояние своим… – Мы снова сидели у костра, в руках у меня обглоданная оленья нога. – Оно общее, оно здесь и сейчас, оно вообще и всегда, – и Сато поднял глаза, провожая взглядом ярко-оранжевые искры.

– Не в свои сани не садись, – сказал дед Матвей и глубоко затянулся.

Я почувствовал, что засыпаю. Но понял, что скоро проснусь по-настоящему, проснусь настоящим, чтобы сделать что-то очень важное.

<���Россия, 2000-е>

Вениамин первый раз увидел профессора и сильно удивился. Он представлял старого чудаковатого мужика в истасканном костюме, лоснящихся брюках и больших очках в толстой оправе. Ничего подобного. Профессор оказался стройным, довольно спортивным на вид, в волосах, аккуратно зачесанных назад, почти нет седины. Когда тот протянул Вениамину свою тонкую, но, что было видно, сильную руку, пухлая рука Вениамина, с короткими «сосисочными» пальцами, вызвала у него же омерзение.

«Второй раз за последнее время мне не нравится моя внешность. Сначала ноги, на том дурацком васильковом кресле, теперь пальцы… – с раздражением подумал Вениамин. – Внешность ничего не значит», – мысленно успокоил он себя голосом дяди Олега, представив аккуратно подстриженные пышные усы с желтой прокуренной окантовкой.

Давненько не прибегал к помощи «крестного». Но тут пришлось.

– Садитесь. Пожалуйста, – сказал Вениамин.

– Вы, как чеховский Герасимович, позвольте спросить? Хотите деньгами творчество поддерживать? [99] «Вы, как чеховский Герасимович, позвольте спросить? Хотите деньгами творчество поддерживать?..» – подразумевается издатель и филантроп царской России, помогающий писателям, в том числе А. П. Чехову. – голос у профессора был звонкий.

«На бессребреника давит, сука, – понял Вениамин. – Не-не, папаша… я на эту удочку не клюну».

– Извините, не знаю, о чем вы. Я мало образован.

– Образование само по себе мало что значит, – махнул рукой профессор.

«Еще хитрее, чем я думал», – Вениамин прислушался к «следу добычи». Внутри формировался какой-то «комок», но «золотой песок» еще не стал осыпаться, значит, до результата далеко.

– А что значит? – спросил он вслух.

– Не думаю, что это важно для нашей беседы. Рискну предположить, что важнее всего состояние.

– Состояние? – переспросил Вениамин, пытаясь простым приемом – очередью вопросов – получить доминирование в диалоге.

– В каком вы… э… состоянии. Состояние важнее отдельных мыслей, если вкратце. Состояние, которое здесь и сейчас.

– Здесь и сейчас… – Вениамин как бы попробовал эту пару слов на вкус, и они ему совсем не понравились. Чужие, вредные и глупые. Если бы в своей жизни он хоть раз поставил на «здесь и сейчас», стал бы как отец и дед, зэком и алкоголиком.

Вениамин решил дальше не вдаваться в эти философские бредни, всем нутром чувствуя, что туда его и ведет профессор.

– Скажите, с помощью этого состояния можно понять, где добыча будет перспективна, а где нет?

– А! – как будто обрадовался профессор. – Вот вы о чем! Я уже почти два десятка лет не был на добыче. Да и мое открытие Самотлора, по большей части, удача, а не профессионализм. Хотя я и склонен думать, что удача тоже зависит от состояния. А может, удача и есть правильное состояние. Равно как и наоборот.

– Мне нужен лучший, – сказал Вениамин, стараясь отсечь всякие бесполезные рассуждения.

– Вам? – спросил профессор так, словно хотел спросить: «Если вы считаете, что вам нужен лучший, то и себя считаете лучшим. Но так ли это?»

Вениамина резануло во второй раз. Второй! Он все время участвовал в разных переговорах, терках, базарах, сходках. Однако люди, с которыми он это делал, были изначально сильно завязаны на материальную выгоду, авторитет, позицию – каждый из них должен быть сильнее остальных. Этим можно было играть, почти как с детьми, которые явно хотят получить игрушки.