Роман Тюрин - Скрамасакс

Вот я в полном боевом облачении и бегу — красота. Хотя, если непрестанно мысленно прогонять через себя поток энергии и складывать её в районе сердца, то в принципе, не так уж и тяжко. Взмок, конечно, с ног до головы, однако пробежал пару часов, а дыхание так и не сбилось. Вскоре, освобождённые крестьяне свернули к дедовой заимке, Прохор им разрешил до нашего возвращения там временно перекантоваться, мы же продолжили свой путь дальше — на Муром.

Ветер, разогнав витающую в воздухе осеннюю хмарь, унёс обрывки свинцовых облаков и обнажил солнышко. По краям дороги стоял дремучий, сказочный лес, столетние сосны, взмывая ввысь, макушками подпирали прозрачное небо. Вокруг каравана носились беспокойные воробьи, ожидая от лошадей новой порции лакомства в виде парящих кругляшей, пахло прелой листвой да хвоей, если бы не наказание, то вообще, абсолютная идиллия.

Часа через три, возле ручья, сбегающего с кургана и терявшегося где-то в лесной чаще, Прохор решил устроить привал — видите ли, коням надо передохнуть.

— Ты, болезный, — обратился ко мне дед, — Беги вон, на горку? Посиди там — подумай, так сказать, над своим поведением, надумаешь, возвращайся — перекусишь да в путь, к вечеру должны поспеть в Муром.

Я взял протянутую учителем шкуру и последовал дальше, друзья стали разбивать лагерь.

Холм, выглядевший снизу не очень большим, на деле оказался внушительным. К середине склона жидкие кустики, усеивающие его основание, закончились, осталась лишь пожухлая трава.

Ближе к вершине я заметил родник, с которого и начинался ручей: "Странно, — подумалось мне, — ключи обычно бьют в низине, а тут, чуть ли не на самой вершине… загадочное место…"

Напившись студёной воды, я испытал блаженство загнанной лошади, добравшейся до вожделенного источника и дальше побрёл не торопясь.

Курган, практически, круглой формы поднимался над бескрайним простором леса, так что с его макушки были видны лишь кроны деревьев, раскачивающиеся под порывами ветра. Венчалась гора каменной проплешиной диаметром около трёх метров. Там я бросил овчину и сам упал, разбросав руки, раскинув ноги, закрыл глаза — отдался в руки изнеможения.

Постепенно приходя в себя, я уставился в прозрачную синь полуденного неба. Редкие облака медленно куда-то катили, ветер ласково трепал по щекам, думы потихоньку исчезали, меня, словно на надувном матрасе медленно качало в волнах. Мотнув головой и сев — я устремил взгляд за горизонт.

Величественная картина поразила необъятной мощью, звуки пропали, мыслей вообще не осталось, природа поглотила меня, точно растворила в себе. Уставшее, измученное долгим бегом тело, казалось совсем невесомым, я будто парил над бескрайней планетой — осознавал всю мощь мирозданья и разнообразие созданий, населявших его.

"Сколько же их — не счесть и у каждого личная жизнь, свои заботы, стремления. Вот, маленькая птичка, неся букашек, поспешает к птенцам. Вот, волк перегрызает горло зайцу, стремясь накормить волчат. Вот, уже человек — царь природы, считая себя оскорблённым, не задумываясь, лишает жизни обидчика. Позже о сделанном он пожалеет, дети поверженного будут голодать и вскоре умрут, а убийца узнает о том лишь после собственной смерти.

Чужие жизни и мысли проникли в мозг, не оставив там свободного места. Моя сущность вскользь касалась чувств тварей населявших землю, задерживаясь лишь на немногих, и это, ничуть не смешиваясь, происходило мгновенно — другие эго полностью заполнили разум…

— Как же всё грандиозно, насколько всё связано, нет ничего случайного и бессмысленного! Просто поразительно!

Опять само собой — без усилий, сознание моё изменилось. Я увидел сверкающий смерч, из недр кургана исходил мощный поток силы, проходя через меня, тот волнами разливался по бескрайнему миру. Также как в Успенском соборе, протуберанцы света в ряби сияния несли вселенское спокойствие и тысячелетнюю мудрость — поражали, завораживали, манили…

— Ох-ре-неть, — с пересохших губ сорвалось ругательство, и я больно — копчиком упал на овчину, а поражённый мозг, выдал анализ: "Похоже, я и впрямь парил над землёй".

Пребывая в шоке, тру отбитую задницу:

— Ох-ре-неть, другого определения подобрать не возможно, ни каких слов — одни эмоции.

Напитавшись энергией по самую маковку, я, как говорится, спустился с небес и направился к спутникам, не терпелось поведать обо всём этом деду.

— Помнишь, я рассказывал о голосе Бога? Так вот, тебе удалось его увидеть, теперь осталось услышать и понять — о чём Он говорит. Сознание всё запомнило и впредь — поймать однажды испытанное — будет значительно легче. Дерзай и обрящешь… — позже наставлял меня дед, ритмично покачиваясь рядом в седле.

— Я хочу опять на ту гору и желаю остаться там навсегда… это ведь точка силы, да? — сорвался с губ возглас. Я всё ещё пребывал под впечатлением и, мягко говоря, находился в восторженном состоянии.

— Конечно — Лысая гора. Подобных мест достаточно много, раньше там было капище. Позже одинокий путник, прочувствовав, что и ты, решит поселиться на данном кургане. Приходя в силу и постепенно набирая мудрость, он станет праведником, к нему потянутся люди… Наверняка, там воздвигнут часовенку, затем церковь, а через малое время над лесом взмоют купола нового монастыря.

Такое было — не раз, гора Афон, на которой мне повезло побывать, представляет собой сверкающее неземным светом огромное море энергии. Однако дело не в этом, дело в этом, — пояснил старик, тыча меня пальцем в грудь.

— Место лишь помогает насытиться силой, необходимой для связи с природой, не забывай о накоплении энергии и точка пространства будет не столь значима, хотя…

— А как обратиться к Творцу?..

— В твоём случае — никак, впрочем, как и в моём. Лишь только Святые сподобляются этакой чести, только им дозволено познать ответ. К такому праведнику мы и направляемся, — на этих словах дед замолк, дальше мы ехали уже в тишине.

Наконец-то Муром. В вечерних сумерках города почти не было видно, лишь на серых стенах то-тут, то-там мигали огни факелов. Шёл мелкий, противный дождик, порывы ветра стремились сбить нас с коней, и мы заспешили в тепло постоялого двора. Беляш, как и прежде — у Владимира, посмотрев мне в глаза, увидел ободряющий кивок, успокоился — за ним непременно вернутся, махнул хвостом и побежал в лесную глушь по своим волчьим делам.

Уютная харчевня при постоялом дворе располагала к беседе. В закрытые ставни рвался холодный ветер, по кровле барабанили тяжёлые капли, мы вовремя успели под надёжную крышу временного пристанища. Сезон бойкой торговли подошёл к концу, народу в корчме находилось не много: хозяин, служка, временами выглядывающая из кухни дородная повариха, наша компания и ещё одна, также состоящая из четырёх человек, вероятно, заезжие купцы. От печки доносилось весёлое потрескивание дров, в воздухе витал запах жареной свинины, все уже наелись, а если говорить обо мне — то я обожрался, даже пиво не лезло и сильно клонило в сон.