Александр Руб - Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

— Как у вас хорошо! Бардак управляет бардаком. Ни службы, ни порядка, ни дисциплины. Вы в зеркало на себя смотрели? Небритые, нестриженые, неуправляемые! Вы что думаете, эту вольницу прекратить некому? Так вы в этом глубоко ошибаетесь…

И понеслось. Это не так, тут не этак. Мы стояли навытяжку, молча переживая приступ начальственного гнева.

Минут через пять у меня в кабинете обстановка начала проясняться. Мой приятель опять устроил головняк руководству…

Осень. Холодная глубина неба. Жесткий зелёный цвет уставшей расти травы. Порывы ветра и дождя, предвещающие скорое похоладание. Скрип колес неторопливой таратайки, и такой же неспешный бег облаков: белое на синем. Кукушка, назначающая многие годы слушателям, дятел имитирующий стук пулемета, зудение насекомых, так похожее на пролетающий вдалеке бомбардировщик. Тишина. Тишина, которой он был лишен долгие, долгие годы. Если разобраться, то практически всю жизнь. Да и сколько её было, той жизни? Война эта не жизнь. Война — ожидание жизни. Той «настоящей»…

Генрих лежал и смотрел на облака. Тихая осенняя дорога вводила в полусонную то ли явь, то ли сон.

До города было часа четыре езды. Главное — не нарваться на засаду. Хотя кому они нужны? Пара милиционеров везущие чужачку. Не отдавая себе отчета, расслабленный Шац, всё время вслушивался в звуки осеннего леса. Фильтровал и выбирал в прозрачной тиши дисгармонию неестественного, искуственного. В наиболее подозрительных местах, удобных для нападения: ложбинках, резких непросматриваемых поворотах приходилось соскакивать и проверять. И снова неспешная песнь облаков.

Азамат правил и прикрыв глаза, мурлыкал привязавший мотивчик какой-то немецкой баллады. Причем временами Генрих ловил себя на мысли, что там есть и текст. Казах со знанием немецкого? Да хрен его знает. За последние годы, каких только чудиков не встречалось.

После «девятого» километра, где стояли ВНОСовцы со своими вышками, дорога оживилась. В неё влился грейдер, идущий паралельно железной дороге. Хоть и немногочисленные грузовики поднимали пылищу, добавляли и едущие впереди повозки.

За блокпостом на въезде начался город. Да, это не три прохожих в час их вёски. Он уже и забыл, как выглядят улицы с многочисленными прохожими, спешащими в этот предвечерний час по своим делам.

В облуправлении их… не ждали. Пришлось побегать пока всяческие мелкие и не очень начальники разбирались кого привезли и зачем.

Старшина Вацлав был на месте. Он, также как когда-то и Генрих, целую вечность назад, сидел в своей каптерке и заполнял ведомости, накладные и прочие важные бумаги.

Ему были искренне рады. Горшочек сметаны и совсем немного свежего меда в подарок. Горячий чай с электроплитки в ответный дар.

Встретились старые добрые приятели. И снова был неспешный разговор-воспоминание.

Вот только долго посидеть не удалось. Шац потребовался Плаксину.

— Пачакай яшчэ хвіліну. — И каптерщик зарылся в бумажках, перебирая их по одной, толстыми заскорузлыми пальцами. На обозрение Генриху представилась лысина в венчике соломенненых тонких волос, почти тонзура.

— Вось, знайшоу. Ты паехау, а я папрасіу дзяучынак у пашпартным стале, калі будуць прыбываць жыды, дык няхай яны мне пакідаюць іх адрасы. Як раз прыбыла трэцяга дня з Вычагды адна дзяучынка. Гэта яе адрас. Там здаюць на невялікі тэрмін жыллё.

И Генриху вручили неровный кусочек газеты, с написанным химическим карандашом коротким текстом.

Шаца охватило чувство благодарности к этому невысокому ворчливому, но дарящему свою заботу даже малознакомым людям беларусу.

— Скажите, старшина, ну что вот вам не сидится в этом медвежьем углу, Л.? Жратвы хватает, начальство не дергает, тишина и спокойствие. Сиди и не отсвечивай. Но нет, так просто сидеть им скучно. Поэтому они придумали: залезем-ка мы в грязное бельё высшего руководства! Куда, ну куда вас с Адамовичем черт несет!

Вы что, не могли эту… ную спекулянтку не трогать? Ты на «барахолке» был? Там сажать не пересажать. Нет, простых спекулянтов вам мало, вам нужны со связями в верхах. Ты хоть представляешь, какие фамилии эта сучка называет? ОБХСС через пять минут спихнула её к нам, даже регистрировать не стали.

О-о-ий. Как же вы умеете всё усложнять. Машина где? Небось, сломалась? Да, я угадал? Завтра большой начальник Адамович на казенном бензине будет выцыганивать внефондовые материалы по окрестностям.

А если его перехватят бандиты? Ещё один теракт расследовать? Или вы уже за казенный спирт и «лесных» купили? Я тут им радистку внедряю, доброе дело со связью пробиваю, а они мне «вонючку» подсовывают! Да ещё какую. Вон начальник с замами уже час думают, что делать. Тут можно огрести так, что ваше Л. сказочным королевством покажется…

Генрих стоял, потупив глаза, изображая виноватый вид. Разнос слушал вполуха. Такое бывало в его практике. Притащишь языка, а он все начальственные наметки вверх дном. Ну и начинается: с одной стороны вроде добросовестно выполнена задача, а с другой взорвана привычная рутина. Вот и не знают что делать. Для начала вставят фитиль. А потом… могут и похвалить. Но не сразу. Когда подзабудется. И посему стоять с виноватым видом лучшая тактика. И ни слова. На «сухую» запал проходит быстрее.

Через пару минут его отсослали «до завтра».

Привычно поправив ремень автомата, старшина рванул в сумерки вечернего города искать «сдаваемое на небольшой срок жильё»…

Город жил привычной жизнью. Спешили к домашнему очагу припозднившиеся прохожие. Пропылила пара «полуторок», на недалеком частном секторе гавкали редкие собаки, уютные огоньки вечерних окон обещали сонную тишь вечернего отдыха. Ветерок утих, на чистом небосклоне ярко сияли звезды, обещая ночной заморозок.

Генрих спешил. По темному времени могут не открыть, уголовники — «грабежники» заставляли быть очень осторожными. А встретиться с девушкой надо было сегодня. Где он будет завтра, кто знает? Служба.

Форма и оружие произвели на хозяев, пожилую пару впечатление. Поэтому после недолгих выяснений кто и зачем Шаца впустили в маленький домик.

Небольшие сени через дверь переходили в кухоньку. Слева за занавеской был закуток. Шкаф, символ былого достатка, «городская» кровать и узенький проход.

«Людмила. Можно Мила» красивое имя девушки лет двадцати, может чуть больше. Кто там разберет при совсем слабом свете притушенной для экономии керосина лампы?

Небольшая семья Пинсон жила в Б. то ли четыре, то ли пять поколений. Занимались огородничеством, были музыкантами и сапожниками, торговали вразнос и держали крохотную лавку. Отец Милы, Ицхак, в детстве и юности сумел получить образование и стал уважаемым в общине человеком — учителем в средней школе. Не лишенный литературного дара, писал небольшие статьи для еврейской печати.