Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

— Иду назад, домой, после того, как его увезли, — бабки со всей улицы сбежались, радуются, что Мишку забрали, — слышу мявканье. Такое тонкое, безысходное, испуганное. Сидит над всем тем горем крошечное существо и кричит отчаянно. Закопал я кошку и мертвых котят. А этот ребенок кошачий все жив, все плачет. Чуть меня и впрямь инфаркт не хватил. Не выдержало сердце: взял кроху и в дом принёс. Вот, видишь, ест из пипетки. Груша сердиться станет, как думаешь? Будет невеста твоему Мотьке, как подрастёт. Даст Бог, выкормлю: чем еще мне, пенсионеру, заниматься? Была одна машина-игрушка, теперь вот принес живую игрушку, хлопот добыл. Я её Маруськой назвал. Ты, Зой, не против, — пусть живёт?

— Нет, — говорю, — не против. — А у самой — слёзы градом по щекам, и не вытираю.

Ну, и что мне теперь делать с моим расследованием? После такого?

Мама в тот день на работе задержалась, а когда возвратилась, удивилась несказанно. Прежде она не слишком домашних животных любила, всё больше у бабушки жила всякая живность, а я к бабуле ходила поиграть то с кроликами маленькими, то с котятами, даже с поросятками крошечными. А теперь маме приходится терпеть моего Мотьку, — правда, он хитрый, умеет даже взрослых подчинять исподтишка своей кошачьей воле. И тут еще "такой подарок": постоянно пищащее крошечное существо, — хуже ребёнка малого! Но делать нечего: выслушала мама историю отчима про убийство кошки, и разрешила мужу оставить кошечку, только сказала, что потом выгонит её вместе с Мотькой во двор жить, — нечего дом в зоопарк какой превращать. Мы с дядей Семёном переглянулись, и покатились со смеху: когда еще котята вырастут-то… Значит, зиму будут с нами зимовать…

Хотела я у отчима Маруську на ночь забрать, но он не отдал. Сказал: "Моя!" Не знаю, правда, как мама отнеслась к вторжению Маруськи в их спальню…

Зато мама порадовалась за Катьку: что та теперь спокойно сможет спать в доме, не боясь, что "этот варвар" снова её изобьёт или посреди ночи голой на улицу выставит. Только отчим сказал, что, с его точки зрения, даже если Мишку снова посадят, то ненадолго, и Катьке нужно либо заранее обзаводиться новым мужем-защитником, либо дом продавать и уезжать отсюда "с концами". Чтобы Мишка её потом не смог отыскать. Очень уж ему Мишка не нравится…

На другой день мне на работе было весело, хотя и кашель разбирал. Может, и стоило бы уйти на больничный с этим кашлем, но я решила, что можно и с бронхитом работать, — таблетки пить буду, а заразить никого не заражу, — это же не грипп. Потому что не любят у нас на работе часто берущих больничный лист… Вечером зайду снова в поликлинику, узнаю про рентген, послушаю, что Марья Сергеевна посоветует. А днём работать буду, лечиться можно и амбулаторно.

Полька купила новое пальто и пришла в нем на работу. Хвасталась бесконечно, так и крутилась перед всеми, всё добивалась, чтобы её похвалили. Пальто сидело хорошо, лекало удачное, но расцветка мне не понравилась: красный цвет слишком интенсивного оттенка. Цвет для быка на корриде. Впрочем, Полька именно этого эффекта и добивалась, наверное, выбирая красный цвет. Валька шепотом, смеясь в кулачок, принялась мне анекдоты про одежду рассказывать:

— Приходит, значит, молодая модница в магазин тканей. Спрашивает у продавщицы: "Девушка! У Вас имеются ткани "веселеньких" расцветок? — "Как не быть, — отвечает та. — Имеются. Взгляните вот сюда, — обхохочетесь…" Или вот еще, коротенький: у современной модницы две основные проблемы, — "снова нечего надеть" и "как мал мой шкаф"…

Бабушка забежала после обеда, принесла мне домашнего печенья, еще тепленького, с добавлением ванильного сахара, придававшего выпечке неповторимый аромат. Только аппетита не было: я потом съела несколько штук, остальное Поле с Валей отдала, пусть порадуются. У них давно бабушек в живых нет. Никто им ванильного печенья не испечёт. Девчата печенье взяли, съели, а потом, ни с того, ни с сего, начали меня про здоровье спрашивать: странным им показалось отсутствие аппетита у "Зойки-обжорки", как я сама себя величаю.

Бабушке я рассказала про все наши события: что отчим собирается себе инвалидность оформлять, что соседа-пьяницу посадили, а в нашем доме появилась новая, крохотная жиличка — кошечка Маруська. Бабушка и говорит:

— До чего же я рада, Зоенька, что этого дурака забрали: спокойнее будет жить на той улице. Уверена: есть люди, изначально дурные, которые вредят другим просто из вредности. Ладно бы: ради самозащиты, из-за идеи какой-нибудь, пусть даже с целью поиска материального благополучия, — хотя тут и недопустимы крайние методы! — так нет, просто так вредничают, потому что их злоба внутренняя разбирает. Я бы таких злодеев свезла всех на необитаемый остров и лишила малейшей возможности всяких сношений с "большой землей"…

— Точно, — подхватила я в восторге, — вот как у Ефремова: у него есть такой остров для "перевоспитания" плохих людей, — в "Туманности Андромеды".

— Вот видишь, Зоя, не мне одной такая мысль пришла! Значит, — правильная мысль…

И замечательно, что Семён котёнка в дом притащил: сердце у него — доброе, золотое, можно сказать, сердце. Немного ошибалась я на его счёт: он — нисколько не злодей… Просто — достаточно умный человек, который не преминул воспользоваться случаем, а потом уже сообразил, что из отдельных эпизодов можно составить целую картину… Ладно, ты всё равно ничего не понимаешь, что же я тебя-то "загружаю" своими вкладками… Чудесно, что у Семушки ума достало попытаться оформить инвалидность: надеюсь, он хочет по второй "пойти"?

— Что? — спрашиваю. — Куда пойти?

— Ох, Зойка, дитя ты малое… Удивляюсь я: как у такой, как я, твоя мать смогла родиться, с её-то детски-наивным, простым восприятием жизни… Ты — чуть мудрее…

Словом, Зойка, повременим пока продолжать слежку за твоим отчимом: пусть себе живут с Грушенькой, да жизни радуются. Рада я, что он инвалид будет, — слов нет!

Бабушка ушла, а я сидела с тупым выражением лица, — сама в зеркало увидела свою мину, и пыталась осмыслить бабушкины речи. И что же такого хорошего в оформлении инвалидности? Пенсию, что ли, немного прибавят? Или льгот больше будет? Но это же всё — такие мелочи, стоит ли из-за них суетиться?…

Жизнь потекла монотонным чередом, приближаясь к зиме. Дожди лили до середины ноября. Потом резко захолодало, ветры подули пронизывающие. К декабрю и первый снег выпал.

Я всё болела, не слишком сильно, но никак не могла выздороветь. Простудилась после той поездки на Маныч, или еще после ангины оказалось осложнение, — не знаю. Ходила в поликлинику, Марья Сергеевна всё советовала мне взять больничный и "отлежаться", но мне не хотелось сдаваться болезни.