Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

Так жалобно я просила, что камень бы вздрогнул, а старушка — в ответ:

— Детонька! Говори громче: глуха совсем старая Никитична, то есть я…

Пришлось мне ту же "песню" второй раз повторить, кричать на морозе ох трудно!.. Старушка поняла, что к чему, рукой показала на дом с закрытыми ставнями, окрашенными краской в зеленый цвет, — весёлый такой дом с виду:

— Вот же его дом, Петюшки-то… но запоздала твоя посылка, милая: отошлите её отправителю, — умер Пётр Загорулько. Уже несколько дней, как умер!

Поблагодарила старушку, помчалась стремительной ланью обратно на работу, и, сворачивая на другую улицу, ведущую по направлению к центру города, нос к носу столкнулась с отчимом. Бежала бегом, глядя под ноги, выискивая, где бы шагнуть, не угодив в сугробище, — и прямо головой почти уткнулась ему в грудь. Он тоже замер, пораженно на меня уставился, словно не веря, что я — это я… Спрашивает:

— Ты что здесь делаешь, Зоя? Ты же должна быть на работе в это время!

— Должна! — отвечаю с неожиданным апломбом. — Но я и есть на работе: меня сюда послали по служебной необходимости!..

— Брось, Зоя, ты меня не обманешь… — отчим заговорил тихо, словно удивляясь чему-то и думая об ином, не о словах своих. — Признайся, приходила проверить правдивость слов Марфы Ивановны? Что же, нашла здесь дом Загорулько?

— Нашла, — отвечаю нехотя. Мудр отчим: мигом мою ложь раскусил! — Только Пётр Загорулько умер несколько дней назад, точно, как и сказала Марфа Ивановна.

— Отлично… То есть хорошего-то нет ничего в человеческой смерти. То хорошо, что эта часть рассказа нашей гостьи — правдива… Но не узнала ли ты, разыскивала ли день назад некая немолодая женщина покойного Загорулько?

— Нет! Тут никто двери открывать не хочет! Все такие скрытные и боязливые. Одна только "допотопная" бабуля мне ответила, что Пётр умер, и все…

— Ты, пожалуй, права: не станем же мы стучать во все калитки и окна, выспрашивая, не то нас самих сочтут за подозрительных личностей… Ладно, пошли назад, доведу тебя до людных мест или до работы, — как скажешь… Однако, удивлен я, признаюсь, несказанно! Вот не ожидал тебя здесь встретить…

— А я — Вас, — ответила я, не подумав. — Зато мы можем быть уверены, что Марфа Ивановна сказала правду: имя друга, ею названное, правдиво…

— Имя — настоящее, ты права, но как мы можем быть уверены, что о смерти некоего Загорулько она узнала именно здесь, и использовала его имя для своей "легенды"?

— Что? — переспросила я недоумённо. — При чём здесь какая-то "легенда"?

Отчим засмеялся покровительственно, взглядом подобрел, но пояснять ничего не стал…

Отчим довёл меня до улицы Ленина, а там свернул в другую сторону, на дорогу, ведущую к дому. Тем временем, снегопад усилился, моя шапочка-"менингитка" из серебристой норки вся заиндевела, за воротник снег нападал, замерзла я немного. Запоздала на работу, конечно. Обед уже кончился, когда я добежала стремглав до дверей почтового отделения. Перед дверями еще и споткнулась на обледеневших ступеньках, беззвучно выругала наших двух гордых уборщиц, которым недосуг за разговорами посыпать приступочки песком. Взялась за ручку дверную, чтобы повернуть и войти, наконец, на работу, где меня, должно быть, уже поминают недобрым словом, — и тут почти лбом столкнулась с парнем, выходившим на улицу. Посторонилась, пропуская посетителя, он, в свою очередь, передо мной широко двери распахнул, рукой указал, мол, проходите! И говорит:

— Какие прекрасные девушки на нашу почту заходят! Наверняка, пришли перевод получать или посылочку, очаровательная незнакомка?

Мне, честно сказать, юноша не понравился: пусть молод, — лет двадцати всего, но глаза цепкие, скользкие, неопределённого цвета, нос слишком мелкий, птичий, лицо широкоскулое, худое и какое-то недоброе, что ли. И рост столь мал… При моих 173 сантиметрах парнишка гораздо ниже меня, но туда же: похоже, "кадрит"…

— Нет! — отвечаю. — Никто мне посылок не шлет ниоткуда, как и переводов. Всё еще впереди! А иду я на почту потому, что здесь работаю! Пропустите, пожалуйста, не задерживайте: и так с обеденного перерыва запоздала…

Юноша заулыбался как хитрый Чеширский котяра, но пропустил меня на работу без дальнейших уговоров, и дверь придержал любезно. Сам улыбался, но глаза смотрели холодными синими узкими льдинками.

Заскочила на почту и тут же забыла о случайном встречном: на работе меня заждались… Оказывается, Владлене Карповне приспичило вызвать меня к себе для "дружеской беседы", так как человек я на почте — новый, вот "замша" и решила меня расспросить, как мне работается. Или, возможно, хотела просто на мне злость выместить, вызванную к жизни кем-то другим… Начальство наше часто, осерчав на одну сотрудницу, шумит на всех, — злость "сливает".

И вот захожу на работу, а на моём месте сама Владлена Карповна сидит, переводы выдаёт и открытки продаёт. Вальку, пытавшуюся меня заменить на рабочем посту, направила на другой участок работ, и ждёт меня, "грешную"… Увидела я "замшу", — обомлела… Владлена змеисто мне заулыбалась:

— Пройдём, Зоечка-красавица, в мой кабинет. Разговор есть!

В "кабинете" она мне много чего выдала: и что работаю я "без году неделя", причем без сноровки и энтузиазма, — и что другую работу по специальности найти в нашем невеликом Сальске нелегко, и что я должна ценить свое место, а не шляться в рабочее время неизвестно где и зачем…

Все-то она сказала правильно: и работа мне почти не нравится, и энтузиазма в заколачивании посылок во мне не наблюдается, и открытки посетителям я просто продаю, но не навязываю… Словом, Владлена мне пообещала, в случае, если еще раз опоздаю утром или после обеда, — уволить в одночасье "по статье"!

Пыталась я заикнуться, что для такой "статьи" требуется опоздание от четырёх часов, а сталинский подход давно неприменим, но мое глупое, детское замечание еще сильнее взбеленило руководительницу… Словом, она просто выставила меня из кабинета:

— Иди работать, Зоя! И чтобы больше подобного не случалось. Всё!

Рабочий день тянулся неимоверно медленно: несколько раз Владлена выглядывала со своей "руководящей территории", озирала меня пустым взглядом и вновь удалялась "рисовать" табель рабочего времени на январь-месяц. Посетителей было немало: многие покупали открытки поздравительные и конверты, торопились поздравить родных и друзей с Новым Годом… Хорошие люди в стране Советской: не забывают о близких, делятся словом ласковым… Вот я читала, что в мире капитализма люди редко других с праздниками поздравляют, никто никому, кроме как себе самому, счастья не желает…

Относительно Марфы Ивановны я пришла к выводу, что Марфа Ивановна сказала правду: раз Пётр Загорулько действительно скончался недавно, — откуда бы могла об этом знать приезжая дама из Геленджика? Причем мне хотелось в мыслях называть Марфу Ивановну именно "дамой": очень хорошо она выглядела, как картинка в журнале глянцевом: прическа — волосок к волоску, лицо и руки холеные, просто "шедевральная" дама… Не может такая "королева" быть обманщицей!