Алан Дар - Желтая пыль

«Нужно вдохнуть жизнь в эту клоаку напичканную дерьмом и розовыми соплями. Я буду делать настоящее правдивое кино, о таких как мы, понимаешь?» — Рик сидел на подоконнике, свесив ноги и курил спизженные у ночного охранника сигареты. Этот мудак постоянно спал на работе. И каждый раз, когда он просыпался мы слышали как громко он чертыхался. Он куда только не совал свои сигареты, чуть ли не в задницу запихивал, что мы не могли их спиздить. Но увалень спал так крепко, что его без анестезии на органы можно было порезать и он наверно не пикнул бы даже.

Рик запрещал мне курить. Говорил, что не стоит мне привыкать к этой дряни. Я слушался Рика, так, как не слушался никого в своей жизни. Он казался мне таким взрослым, умудренным опытом парнем, что я даже испытывал некоторое благоговение перед ним. Он знал каждую камеру в корпусе, где они расположены и как снимают. А потому мы беспроблемно слонялись по корпусу ночами. Это было круто. Мы перебегали из одного безопасного места в другое, просто так, без всякой цели. Особенно круто было на выходных, когда почти все разъезжались по домам. Казалось, что мы становились хозяевами этого городка. Нам принадлежал не только корпус в целом, но и комната каждого из учащихся. Рик любил дурачиться и строить из себя мисис Вочански — нашу заведующую воспитательной части. Он заходил в какую-нибудь пустую комнату, делал сложное лицо, ровно такое, как делала и сама Вочански и отчитывал ученика, чью роль временно исполняла подушка. Но подушка свирепела и управляемая мной безжалостно пиздила лже-Вочански.

Родители редко меня забирали на выходных. Интернат слишком далеко от дома, говорили они. Пробки туда-обратно. Оправдывались они. Но я то знал, они просто не хотели меня видеть. Я был живым свидетельством их спущенной коту под хвост жизни. За Риком не приезжали вообще. Он никогда не рассказывал о своей семье, ничего не говорил о своем прошлом. Я как-то попытался спросить его об этом, но Рик лишь огрызнулся. С тех пор я не лез к нему в душу. Мне достаточно было того, что он просто был в моей жизни, сегодня, сейчас.

Да! Это было круто. Наш корпус. Наши выходные. Мы — я и Рик. Наши силуэты просвечивают в окне. Рик курит и говорит. Много-много говорит. Я его слушаю. Казалось луна, только и появлялась на небосводе, для того чтобы светить нам. Мне и Рику.

«Научиться бы говорить спасибо на каждый кинутый в твой адрес камень. Спасибо.

Очень просто. Семь букв. Всего лишь семь гребаных букв. И все. Ты вдруг становишься непобедимой глыбой, непотопляемой, неуязвимой, железобетонной, мать его, глыбой. И никому, ничему не проникнуть внутрь, кроме того, что доставляет самому тебе. Достичь максимального «все в тебе» и не зависеть, даже самую малость, от того, что вне. Чтобы никто, ни один, мать его, недоношенный уебок не смог сломать тебя. Просто говорить спасибо. И все. Что еще надо? Спасибо. Спасибо как щит. Спасибо как противоракетная оборона. Спасибо как демонстрация максимального похуизма, — понимаешь о чем я?» — Рик пялился на небо. В ту ночь оно было особенно светлым. Звезды все, словно сговорившись, выползли из своих галактических нор и устроили световое шоу. Рик ждал этой ночи. Он где-то услышал, что будет то ли парад планет, то ли еще какая-то астрономическая сказка. Потому мы ровно в десять вечера уселись на подоконнике, предварительно прихватив сигареты для Рика и чипсы для меня. Нам повезло — были выходные. Последние теплые деньки перед стремительно надвигающейся зимой. Рик сказал, что астрономическое чудо предстанет перед нашими глазами где-то между одиннадцатью вечера и четырьмя утра. Твою ж мать, подумал я тогда. Блядь. Пять часов ожидания. Сказать честно, меня вся эта научная поебень мало интересовала. Но я знал, как она была интересна Рику. Рик жил впечатлениями. Он словно губка впитывал их в себя, жадно и без разбора, все что угодно, а потом опустошал себя, освобождая место для нового и непознанного, выжимал себя, выдавливал все накопленное, всю смесь знаний, предрассудков, лжи и кристально чистой правды до последний капли, превращая все это э в свои мысли, теории, убеждения. Во все то, чем я заслушивался. Я знал, что Рику необходимы новые впечатления, новый опыт. В нашей школе мы проживали одну и ту же рутину изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц. Одно и то же. Подъем, завтрак, уроки, ланч, уроки, обед, спорт, отдых, ужин, отдых. Каждый день. Раз в месяц мы выбирались в свет. Музей, кино, еще что-нибудь. Естественно, в большинстве своем ученики тусовались и того чаще — родители забирали их как среди недели на вечер в кино, так и на выходные. Нам же с Риком приходилось искать впечатления и приключения в привычном до чертиков антураже и в самих себе.

«Понимаешь, все эти наши загоны, страхи — это ведь чушь полная! Нет ничего страшнее, чем ты сам. Только ты сам по-настоящему можешь себя уничтожить. Вот посмотри, Конни. Все эти твои тики — вот как думаешь, откуда они взялись? Не могли же они просто так появиться?» — Рик посмотрел на меня с таким умным видом, слегка сощурив глаза, типа, он и так все знает и дает мне шанс проявить свои умственные способности. Но тогда я был совсем пиздюком и не понимал этого. Я замялся.

«Вообще-то они просто так и появились. Знаешь, в один день», — пробурчал я. Черт, мне было стыдно, что я не смог как-то позаумнее ответить ему.

«Это тебе так кажется, что раз — и появились. Всему есть причина, Конни. Отыщи ее — и ты победишь в этой схватке, усек?» — Рик швырнул бычок в открытое окно. Я промычал что-то невнятное в ответ, пообещал покопаться в себе, так сказать. Чтобы окончательно завершить этот сложный для меня разговор, я перебрался на кровать и, растянувшись на колючем синем одеяле, попросил Рика поподробнее рассказать про это якобы важное астрономическое событие, которого мы тут как идиоты ждем. Рик с энтузиазмом принялся рассказывать все, что он знал о звездах и о Вселенной. Он был убежден — мы не одни во Вселенной и привел пару сомнительных доводов. Но я, на самом деле, почти не слушал. Я просто пялился на него и радовался, что есть кто-то, с кем можно вот так просто попиздеть ясной ночью. С кем-то, кто невероятно сильно любит жизнь. Это было так ново для меня, так непривычно. Ведь каждый, кого я знал, был способен лишь имитировать жизнь, вешать на нее ярлыки, маячки, которые помогали не рассыпаться на куски. Рик, в своей непосредственности был единственно целостным, единственно здоровым и настоящим. Я пообещал себе, уже сонный, что непременно буду таким же. Научусь этому всему у Рика. Я дал себе слово, что тоже когда-то буду смело размышлять о действительности, вырвавшись из вязкого болота представлений о должном, и буду не только протестовать против этих представлений, как я делал до того момента, — я попросту перестану ощущать их груз на себе. Только тогда я освобожусь. Только тогда я наконец научусь жить. Сверхзадача, которую я поклялся выполнить, чего бы мне это ни стоило.