Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Но есть же и у нас достойные мастера! Вот один киевский златокузнец делает великолепнейшие драгоценные украшения…

— Это Соломон что ли?

— Ты его знаешь? — удивился я.

— Кто ж его не знает! Он лучший на Руси, не гляди, что иудей. Сам я его изделия не беру, дорого очень, но по заказам наших бояр и других богатых людей иной раз привожу кое-что.

Но таких, как он, на Руси раз-два и обчелся, а в Константинополе их десятки, а то и сотни. Ну да ладно, нам пора пойти взглянуть как там Андрюшкину ладью законопатили, течь, понимаешь, дала.

— Погоди, не спеши, — остановил его я, — давай как купец с купцом потолкуем.

— Начинай, — сразу подобрался Мартын, — прояви свою новгородскую ухватку и сноровку!

— Нам тоже в Константинополь позарез надо попасть по неотложному делу. Может возьмешь попутчиков? Не бесплатно, конечно.

— Тебя бы я взял с собой охотно, ты мужик в доску свой. Ваньку бы обязательно с собой прихватил: хороший парень, простой, бывший матрос, поможет команде, если что. С вас бы я и денег особых не взял — плавание длинное, скрасили б с тобой дорогу разумной беседой под молодое греческое винишко.

А вот остальные в твоей ватаге, им палец в рот не клади. Мрачный боярин Богуслав — постоянно зверем глядит. Нравный шляхтич Венцеслав — все за кровную обиду почитает, рука вечно саблю ищет.

Да еще и баба в придачу! Провалиться бы ей на ровном месте! Ни в жисть бабу на свой корабль не пущу! От женщин в плавании один убыток — свяжешься, потом не расхлебаешь.

Их ни за какие деньги с собой, да еще по осени, с собой не возьму. Уж не взыщи, поищи кого-нибудь пожаднее нас с Андрейкой. Верно, племяш?

— А то!

— У нас еще два небольших конька, — понуро сообщил я.

— С кониками можете отправляться по берегу. Даже маленькие, они на пару пудов тридцать вытянут, гораздо больше вас пятерых вместе взятых, а ладьи и так товаром перегружены. И лошадей просто так не возят, их на особых ремнях подвешивают, а не то или сами убьются, или кого-нибудь залягают.

Вдобавок Андрейкин впередсмотрящий, вот сукин сын! — в устье Славутича зазевался, и корабль налетел со всей дури на комель здоровенного бревна-топляка. Олешье мы уж к той поре давно миновали, а больше чиниться было негде. Перекидали на мою ладью чего потяжелее, остальное на корму перетащили, чтобы нос над водой поднять, забили дыру чем смогли, да кое-как сюда добрались.

Херсонесские мастера-корабелы по всему здешнему побережью славятся, со вчерашнего дня уж затычку делать начали, сегодня конопатить и обшивать дыру досками будут. Обещали все обустроить прочнее прежнего.

— А как хотите идти?

— Напрямки страшно, прихватит в чистом море шторм, враз рыб отправишься кормить, а вот по побережью, прижимаясь к бухтам, кое-как проплывем. Конечно, дорога будет в два раза длиннее, ветер сейчас неустойчивый — куда потащит, не угадаешь, и не дай Бог в полный штиль попасть, или встречный в лицо бить зачнет, и придется полтора-два месяца плыть, но деваться некуда.

Места мне ведомые. Вначале вдоль дружественных берегов славянских племен тиверцев и уличей пройдем, затем валашские порты-города Томы и Пангликару минуем — вот там ухо надо держать востро, народишко голимые разбойники и отъявленные бандиты, к тамошнему берегу лучше без крайней нужды не приставать.

Этих проскочим, богобоязненное болгарское царство начнется, вот там тишина и порядок! Варна тебя встретит малиновым колокольным звоном, а там уж глядишь и Пиргос показался.

На тамошние злые рифы свет громадного маяка острова Святого Ивана, что в версте от Созополя находится, наскочить не даст. На этом большом и высоченном острове храм и монастырь Святого Иоанна Крестителя находится, большой постоялый двор и лечебница для паломников постоянно народом полны. Отовсюду люди туда полечиться едут, припасть к мощам святого.

А сколько там птиц! Кишмя кишат серебристые чайки и чайки-хохотуньи, бакланы и буревестники, утки разных видов, крачки, чегравы, нырки — нигде я столько птиц разом не видал!

Вот там можно и передохнуть пару дней, спокойно помолиться возле останков святого. И Константинополь уже в двух шагах. Прибудешь туда просветленным и отдохнувшим, торопиться не станешь, товар по дешевке из рук вырвать не дашь — расторгуешься спокойно, с достойной прибылью. А поторопишься — шир-пыр восемь дыр! — ахнуть не успел, кругом обобрали, там народец пройдошливый, зевать не станут.

— Ну ты, брат, прямо сказитель народный! — поразился я. — Такую, понимаешь, былину о хождении за море сложил, что слушаешь и млеешь!

— А как же иначе? Ведь мы, купцы, половину времени в разъездах проводим, а надо еще успеть порадоваться короткой жизни, насладиться красотами природы, не все же о прибыли мечтать, да над счетами бычиться!

Племянник глядел на дядю восхищенно — он нашел свой идеал купца и человека!

— Дядька, да ты женись на мамке! Она тебя любит, одной семьей заживем! Как ты придешь, враз вдовий плат с головы скидывает, в расшитом полушалке сидит, красуется. Не знает, чем тебя приветить, что подать.

— И я ее очень люблю, и зову замуж постоянно. Так она артачится — все мужа забыть не может.

— Да он вечно пьяным был и поколачивал ее частенько! По пьяни и утоп, а все дела в расстройстве оставил! Ладно ты в нашей жизни появился, а то бы уж давно с ней на паперти стояли.

И ладья, где я командую, в сути твоя, и товар весь на твои деньги куплен, и склады твои! Ты мне последний год заместо отца стал — учишь всему, все показываешь, мелкие дела доверяешь вести, а прибыль поровну делишь.

От папаньки я последние годы ничего, кроме пьяных оплеух и не видал. Беги, волчица, — это если матери, лети, сучий потрох — это мне, за водкой! — вот и весь его сказ.

Мы с тобой и так-то не чужие, ты все-таки отцов брат, а тут вообще породнимся! Не пойму только, чего ты раньше нас сторонился, в одном ведь городе всю жизнь живем.

Мартын утер набежавшую слезу.

— Хороший ты паренек, Андрейка, славный и добрый. Скажу тебе правду — не родня мы с тобой, совсем не родня. Я твою мать, Грушеньку, с юных лет люблю, и всегда замуж звал, а она, вишь, другого предпочла. Груша и сейчас не о покойнике-муже тоскует, а тебя столь ранним замужеством обидеть боится — вдруг ты ее за это осудишь. Все говорит мне:

Вот подождем годок-другой, мальчик к тебе привыкнет, да тогда и поженимся. А я ведь по ней с молодых лет тоскую, и мне лучшей семьи, кроме вас двоих, никакой не надобно!

А раньше не показывался, потому что батяня твой меня на дух не переносил, самого вида моего не терпел. Как увидит, сразу за нож хватается. Я бы наплевал, отнюдь не из трусливых буду, да Грушенька упросила зверя этого не обозлять лишнего, вот я у вас и не бывал никогда.