Василий Сахаров - Сын атамана [publisher: МедиаКнига]

– По-другому не значит проще и легче, – невесело усмехнулся я.

– Правильно мыслишь, Никифор.

– И когда начнется мое испытание?

– Сейчас и начнется. Бросай пистолеты и кинжал, а потом ступай вверх по реке. Версты через три встретишь стаю волков, погутарь с вожаком, посмотри ему в глаза и возвращайся.

– Что, прямо сейчас идти и без всякого оружия? – удивился я.

– Да.

– Ну что, я пойду?

– Иди-иди, Никифор, – Лоскут улыбнулся доброй старческой улыбкой и отвернулся в сторону.

Делать нечего, я сам на это дело подписался, и поворачивать поздно. Поэтому я встал, положил наземь пистолеты и кинжал, накинул на плечи кожушок и двинулся вверх по реке.

Тьма сомкнулась вокруг меня. Где-то вдалеке завыл волк и, оглянувшись на костер, я отбросил прочь сомнения и решительно направился вперед, по узкой звериной тропе, которая петляла вдоль берега Мечетки. Будь я в своем обычном состоянии, наверняка, отказался бы от испытания. Но, как позже выяснилось, Лоскут опоил меня хитрыми травами и в тот момент, на многое я реагировал совсем не так, как был должен.

Россия. Белгород. 25.11.1707.

– Иван Ильич, – обратился к Скоропадскому полковник Шуст, – отступись. Ведь на измену идешь. Если ты покаешься, и на колени падешь, царь простит. Сам знаешь, ты ему нравишься своей простотой. Глядишь, так еще и гетманом вместо Мазепы-изменника станешь.

– Тринадцатым гетманом… – протянул Скоропадский и задумался.

Армия малороссийских реестровых казаков под командованием стародубского полковника Скоропадского подступила к Белгороду вчера вечером, а утром на переговоры прибыл наказной изюмский полковник Шуст. И третий час он пытался склонить командующего к переговорам с царскими военачальниками. Но пока Иван Ильич сомневался и размышлял. Нелегко в шестьдесят один год принимать такие решения. Слишком все зыбко и очень не просто. Следовательно, надо все взвесить и не прогадать.

Скоропадский происходил из польского шляхетского рода. Но еще его дед переселился в Малороссию и сам Иван Ильич, хоть и вспоминал о прошлом семьи, даже гордился этим, поляком себя никогда не считал. Образование он получил в Киевско-Могилянской Академии, а после окончания обучения поступил в войсковую канцелярию писарем, где и прослужил десять лет кряду. Это были тяжелые годы, но они прошли, и за давностью лет все плохое стало забываться. В свое время удача улыбнулась Скоропадскому. Он свел знакомство с Мазепой, и тот потянул его наверх, к власти. Сначала Иван Ильич стал генеральным бунчужным, а потом генеральным есаулом. Иван Ильич честно служил своему покровителю и неоднократно выполнял его поручения на Украине и в Москве. Год за годом. Шаг за шагом. Наконец, вершина – Скоропадский стал полковником. Причем не какого-нибудь захудалого полка, а одного из самых многочисленных, богатых и с обширной территорией. Жизнь, определенно, удалась.

И вот, настало время испытаний, и когда Иван Степанович Мазепа вызвал его к себе и поручил командование войском, которое отправлялось на помощь восставшим донским казакам, Скоропадский не сомневался. Он принял назначение с достоинством и без споров. Однако, чем дальше, тем больше стародубский полковник задумывался о правильности своего выбора. Слишком сильна Россия, слишком грозен царь Петр, да и Мазепу подсидеть, а самому гетманом стать, было очень даже возможно. Хоть и находился он только третьим в очереди на гетманскую булаву после полковника Апостола и черниговского полковника Полуботка, но царь знал его лично, а именно это и могло дать ему преимущество в борьбе за власть. При этом Скоропадский очень хорошо осознавал, что назначение его гетманом через головы и без одобрения остальных полковников дорого будет стоить Малороссии. Придется раздаривать земли, и давать взятки царским чиновникам. И бог с ними, с деньгами и землями. Главное, что права гетмана и казаков, которые и так Романовыми уменьшаются, будут урезаны еще больше. От договора в 23 статьи, подписанного Алексеем Михайловичем Романовым во времена Хмельницкого почти ничего не осталось, а быть марионеткой Иван Ильич не хотел. И только это обстоятельство, пока еще удерживало его от того, чтобы переметнуться на сторону московского царя.

– Я подумаю, – сказал стародубский полковник Шусту.

– Ну, подумай, да только не долго, – резко сказал, явно обозленный временным отказом Шуст, и вышел из шатра.

Иван Ильич остался один. Он хотел еще раз поразмыслить над сложившейся ситуацией, однако долго думать не получилось. В лагере его войска приветственно зазвучала сигнальная труба, и он вышел на воздух.

В ворота окруженного частоколом из остро заточенных бревен укрепленного лагеря входили несколько сотен справных реестровых казаков.

– Кто такие? – громко спросил полковник проезжающих мимо всадников.

– Чи, не узнал, Иван Ильич? – отозвался один из казаков и спрыгнул на землю. – Тогда богатым буду, то примета верная.

Теперь Скоропадский признал говорившего. Это был старшина Горленко, еще один верный Мазепе человек. Про переход на сторону слободских полков можно было забыть и оттого, что теперь не придется делать тяжелый выбор, Иван Ильич даже почувствовал облегчение. Судьба все решила за него.

Полковник и старшина прошли в шатер, и выяснилось, что Горленко прибыл не просто так. Оказалось, что полтавский полковник Искра состряпал поддельный приказ гетмана и только поэтому кампанейцы, в большинстве своем верные Мазепе, пошли вслед за своим полковником Галаганом. Бригадир Шидловский видел, что одни казаки не хотят рубиться с другими, а многие открыто возмущаются происходящим и не понимают, из-за чего они должны слушать приказы царских офицеров, которые были для них чужаками. Видимо, именно потому он и послал своего верного подручника Шуста уговаривать Скоропадского на измену гетману.

Этой же ночью в Белгород пробрался ловкий человек и довел до реестровых казаков всю истинную подноготную этого дела и распоряжение гетмана Мазепы не слушать продавшихся Москве полковников, а действовать по собственному разумению. И уже на следующий день пятьсот кампанейцев, а заодно некоторые присоединившиеся к ним полтавцы, с боем прорвались к городским воротам, захватили их и, несмотря на тяжелые потери, удерживали до подхода осадного войска.

Слободскими полками командовали люди не робкого десятка, и сдача в плен ни в коем разе не рассматривалась как возможный вариант. Разгорелись ожесточенные уличные бои. Три дня в Белгороде не смолкали ружья, и постоянно взрыкивали пушки и ручные бомбы. И так продолжалось до тех пор, пока не был уничтожен последний царский офицер. Ни один начальствующий над слободскими полками или местными солдатами человек не сдался в плен. И лишь только после этого слобожане прекратили сопротивление.