Максим Форост - Вперед, государь!

Я мог прикасаться к коню, я гладил его спину с волосом жёстким, как сапожная щётка, я осязал его горячее дыхание — испариной оно ложилось мне на лицо. Я чувствовал конский запах. Мог сжать в кулаке его гриву, а мог прижаться плечом к его боку. Но сесть на коня не представлялось возможности. Конь ускользал, отступал, уворачивался, а рука или нога точно проходили сквозь воздух.

Этеры нахмурились. По счастью, никто не спросил, что со мной происходит. Эфестион взглянул на Белую Принцессу, и Тереза, поджав губы, кивнула. Ксанф перехватил их взгляды и подтвердил догадку. На лицах этеров выразилось понимание, что я немного чужой в их мире.

Тогда-то все трое — Гальмикар, Ксанф и Эфестион, договорившись без слов, встали за моей спиной бок о бок.

— Отныне мы с тобой, государь, — глухим голосом произнёс Гальмикар от лица всех. — С тобою плечом к плечу в обоих мирах!

Мне запомнилось, как вечернее солнце, заглядывая во двор моего дома, осветило их лица. Их яркие тени прорезали серый асфальт на площадке под моими окнами. Автомобиль проскользнул мимо них, едва коснувшись крылом их плащей.

Мне вспоминается день, когда этеры доказали своё присутствие в обоих мирах. Это случилось в анфиладах дворца, где один из парадных залов совпадает с гостиной моей квартиры. Эфестион вышел навстречу моей маме и почтительно поклонился:

— Государыня королева-мать… — произнёс он, и вслед за ним маме поклонились другие этеры, Гальмикар и Ксанф.

Мама не проронила ни слова. Я ещё не знал, как называется этот закон природы, по которому жители первого мира защищены от подобных встреч с людьми мира второго. Но в тот же вечер я слышал, как мама торопливым шёпотом пересказывала всё папе:

— Он их видит, ты понимаешь? Он их на самом деле видит. Они есть. Те, с кем он общается, есть на самом деле.

— Ты тоже их видела? — папа не шепчет, но у него глуховатый от волнения голос. — Одного или двух?

— Не одного — их много. Видела, и не один раз. Ты слышишь?

— Они… Ну, они старше его или такие же, как он?

— Я не знаю, — мама растерялась. — У них как бы нет никакого возраста.

— Как же это? — поразился папа. — Скажи хотя бы, какого они роста. Я же заметил, что когда он с ними разговаривает, то не поднимает вверх головы. Не может же он так говорить с теми, кто выше его ростом!

Мама помолчала, а потом с особой гордостью ответила:

— Не поднимая головы, он говорит и с теми, кто сидит на коне!

— На коне? — папа что-то заговорил быстро-быстро, но совсем тихо, а после воскликнул: — Разве есть другие законы пространства и времени?

Так отец впервые предположил, что два мира единой реальности имеют разные законы природы. Мне предстояло это осмыслить. Но вместе со мной разговор о принципах миров подслушала и Белая Принцесса. Тереза помрачнела лицом и, помнится, принялась соображать что-то своё, отмалчиваясь и избегая меня.

История третья

Три святых принципа

Мы шли с Гальмикаром по осеннему лесу, и жёлуди хрустели у нас под ногами. Здесь густо росли дубы, а на дубах к этому дню пожелтели листья. Лес стоял на берегу озера где-то за городом. Временный лагерь этеров пристроился к самому берегу, и на отдалении от нас шла охрана с мечами в ножнах и зачехлёнными арбалетами.

Я стал привыкать к слиянию первого и второго миров. Иногда вызывало улыбку, как чередуются с моими шатрами палатки ничего не замечающих рыболовов-туристов.

— Справедливость, государь, — негромко обучал меня Гальмикар, поддевая носком сапога жёлуди, — а с ним простодушие или, как нередко говорят, прямодушие вместе с неизумлением составляют три главных закона бытия нашего мира.

Гальмикар оказался человеком весьма интересным и склонным к философии. От него я узнал многое.

— Что значит «неизумление»? — переспросил я.

В ответ он показал на палатки туристов:

— Посмотри на рыбаков, сир. Они видят тебя, и это не удивительно. Но половина из них различает меня и каждого из воинов. Обрати внимание на лица: на них ни капли изумления! Открывшийся второй мир они приняли как данность и лишь стараются не замечать его. В этом и есть закон природы.

Туристы-рыболовы словно сговорились не смотреть на моих воинов, но заранее уступать им дорогу. Этеры тоже не проявляли к отдыхающим особого интереса.

— Если бы исчез принцип неизумления, бедные рыбаки выскочили бы из ума! — Гальмикар засмеялся. — Вот тогда было бы: « изумление », — он подобрал с земли жёлудь, метнул его в озеро, и жёлудь, проскакав по воде, поднял фонтанчики брызг.

За лесом на полуострове промелькнули чёрные флаги на башнях. Там высился замок всеми забытой Чёрной Дамы. Час назад я отправил Ксанфа с отрядом посмотреть, что там и как.

— А справедливость? — спросил я.

— Справедливость это когда ты делаешь то, что, по-твоему, обязан делать каждый. И наоборот, справедливость это когда ты являешь собою пример — делайте как я, потому что так лучше для всех.

По-моему, это был нравственный императив Канта. Как знать, может и философ Кант кое-что знал о втором мире… В эту минуту вернулся Ксанф и, не слезая с коня, показал мне, что с Чёрной Дамой всё в порядке.

— Вот, базилевс, яркий пример прямодушия, — опережая третий вопрос, сказал Гальмикар. — Чёрная Дама остаётся такой, какова она есть. При всём её властолюбии и надменности она не притворяется, не хитрит и не маскируется.

— Эту прямодушную мятежницу, — мрачно сказал я, — по справедливости стоило бы подержать под надзором так, как она держала бедную Терезу!

Я искренне полагал, что подобная мера была бы верхом справедливости. Но Ксанф, спустившись с седла, возразил:

— Не надо бы темниц, государь…

— Кто говорит о темницах? — я возмутился. — С неё хватит домашнего ареста. Передай Эфестиону, пусть усилит охрану её замка.

Я настоял на своём и был горд от того, что сам принял решение и нёс за него ответственность.

А Чёрная Дама потребовала у меня аудиенции. Я принял её во дворце. Чёрная Дама помрачнела лицом, но всем своим видом выражала оскорблённую надменность. Её облик, казалось, говорил: «Смотри, государь, как из-за тебя я страдаю и мучаюсь».

По-моему, её раздосадовал не столько домашний арест, сколько то, как ликовала и радовалась её заточению Тереза. Это смотрелось не очень красиво, и я, если сказать по правде, не очень уверенно себя чувствовал.

— Деточка, — Чёрная Дама язвительно улыбнулась Терезе, — я готова доставить тебе ещё большее удовольствие, но отравлю твою радость тем, что сама выберу для себя место заключения. Я отказываюсь от права на домашний арест и избираю заточение в башне!

Помню застывшую на личике Терезы полуулыбку. Тереза силилась понять, осталась ли она в выигрыше или же Чёрная Дама опять над ней посмеялась. А Чёрная Дама величественно удалилась, на ходу бросив мне, своему королю: