Максим Форост - Вперед, государь!

Тереза посмотрела на меня с ненавистью.

Мы вышли из осаждённого замка. На захваченной площади валялись разбитые статуи и флаги чёрной и белой династий. Деметрий восседал посреди руин на превращённом в трон деревянном помосте. Вокруг царя лежали вниз лицом мои подданные — мужчины и женщины всех сословий. Воины Деметрия стояли с понурыми лицами. Военачальники укоряли его, но слов не было слышно. Я видел только их жесты, резкие и несдержанные.

— Смотри, государь, — Ксанф тронул меня за руку, — здесь стоят царские этеры, отборные воины. Вот и сам Гальмикар, — он указал на крепкого воина в тяжёлых доспехах, — начальник фаланги и всей пехоты. А тот светловолосый, — он перевёл взгляд, — это Эфестион, начальник конницы и распорядитель штурмовых орудий.

Этеры вплотную приступили к трону. По рядам армии, как волна, бежало недовольство, этеры отказывались ложиться перед царём на землю и целовать пыль под его ногами. Они прошли в боях сотни вёрст, всадники не жалели своих сил в походе. А Деметрий вдруг вскочил на ноги и выкрикнул на всю площадь:

— Вы все равны передо мной, как две стороны одной монеты. Вы как они! — царь указал на своих воинов и на моих поверженных в пыль подданных.

Бойцы зашумели, и кто-то выкрикнул:

— Никогда свободные воины не падали ниц перед кем бы то ни было!

— Всё решит суд! Всё решит суд! — бойцы стали колотить мечами о щиты, создав невообразимый грохот. — Пусть будет суд! Пусть будет суд!

— Я вам не ровня, чтобы судиться! Я ваш царь, — взвился Деметрий. — Здесь нет суда равных!

— Суд Равных! — закричала армия. — Будет Суд Равных!

Деметрий соскочил с возвышения и в гневе скрылся в шатре, стоявшем на краю площади. Воины кричали ему вслед и потрясали щитами. Тут кто-то из них обратил внимание, что я стою у дверей дворцового подъезда с горсткой легковооружённых пажей.

В рядах завоевателей росло воодушевление. Один за другим снимались шлемы, и открывались потные, усталые лица бойцов. Гальмикар и Эфестион, не сговариваясь, направились ко мне, а по рядам воинов от дальнего конца площади тихо пронеслось: «Есть суд… Суд будет…» — и тогда Гальмикар от имени всех произнёс:

— Базилевс, мы требуем Суда Равных.

Вдвоём с Эфестионом и без охраны они приблизились ко мне. Я вышел навстречу в сопровождении одного Ксанфа, и мы сошлись на середине площади. Несколько секунд мы приглядывались, изучая друг друга. Тереза нервно переминалась с ноги на ногу где-то за моей спиной.

— Базилевс, — обратился ко мне Гальмикар.

Так свободные греки называли царей. «Базилевс» означало «царь» и ничего более. Не было никаких «величеств» и «светлостей».

— Этеры, — ответил я.

К слову сказать, «этеры» значило просто «друзья».

— Знаешь ли ты, базилевс, — начал Гальмикар, — что короля и царя может судить только другой царь и король? Так сберегаются принципы Суда Равных.

— В пройденных нами землях, — пояснил Эфестион, — короли не посмели судить своего завоевателя. Для этого они были чересчур малодушны.

— Неужели вы, — проговорил я, — следуя за царём в поход, на самом деле вели своего повелителя на суд?

— А самонадеянные цари смеют думать, — добавил Ксанф, — что это они куда-то ведут своих подданных.

Мы четверо — Гальмикар, Эфестион, Ксанф и я — протянули друг другу руки. Это было рукопожатие четырёх, которое многое значило в моей жизни.

Тереза едва успела подскочить сзади и примкнуть к нашему союзу, царапнув по моей руке ноготками.

Этеры перевернули воздвигнутый трон. Перевёрнутый, он превратился в судейский помост. Я медленно поднялся, держа руку в кольчужной рукавице на рукоятке меча. Тысячи воинов сурово смотрели на меня, будто испытывали на прочность. Я знал, что если окажусь мелочен, малодушен, труслив или несправедлив в суде, то этот помост и трон станет моим эшафотом.

Поднявшись с земли, мои прежние подданные, мужчины и женщины, уложенные целовать пыль перед Деметрием, смотрели на меня с испугом и надеждой. Я выкрикнул, едва глашатай объявил о Суде Равных:

— Деметрий-базилевс, слушай! Ты несправедлив…

Воины разнесли мои слова:

— Верно, верно, — подхватили они.

Тут я почувствовал, какие слова я должен произнести:

— Царь Деметрий, ты не прям душой и не простодушен. Ты криводушен и хитёр!

Раздался одобрительный гул — кричал мой прежний народ, которого я спасал от завоевания, кричали и пришлые воины, ждущие от меня справедливости.

— Послушай, царь! — выкрикнул я. — Только тот благороден, кто прямодушен. А ты не таков. Ты — несправедлив. Ты не можешь оставаться царём. Ты больше не базилевс, Деметрий!

Собравшиеся закричали в тысячу глоток и подбросили шлемы и шапки. Крики складывались в слова:

— Наш царь — Леонидас! Леонидас — наш царь!

Вот так они назвали меня именем греческого царя, который с горстью храбрецов выстоял против вражеского нашествия. Так появился объединённый народ! В воздух поднялись новые флаги. Флаги соединённого государства были так просты и бесхитростны, что сейчас я уже не помню ни цвета их, ни облика. В тот миг родилось неизвестно откуда пришедшее имя страны:

— Мусуфликандия!

Играли марши, гремели возгласы, веяли на ветру новые знамёна.

— Мусуфликандия!

Я стал её королём.

Тут я увидел бывшего царя Деметрия. Без короны и без алого плаща. Одна только всклокоченная борода. Белели на лице выпученные от злости глаза. Деметрий наступал на меня, сжимая в руке меч. Я вытащил свой. Удар сталью о сталь был настолько силён, что отозвался резкой болью в моём предплечье. Не ожидал, что могу ощутить такую боль во втором мире!

Какое-то время мы кружили один возле другого. Он наносил мне удары, я — ему. Я отражал его меч, а он — мой. Деметрий был яростен, он ненавидел меня. А я был спокоен и потому смог обезоружить его. Я выбил меч у него из рук. Но я не убил его. Искушение расправиться с врагом было последним моим испытанием. Враг был побеждён и просто обезоружен.

Его отправили в изгнание. Впоследствии я слышал, что Деметрия убил кто-то из варварских царьков.

В день, когда родилась новая страна, был праздник и рыцарский турнир. Я запомнил его потому, что впервые ощутил искреннее единство этеров со мною. Произошло это, когда базилевсу, то есть мне, подвели потрясающего коня.

Этот конь завораживал, он был серебристой масти с белоснежной головой и гривой. Точь-в-точь Буцефал, конь Александра Великого. Да-да, это был один из тех самых коней второго мира, что без устали несутся вдоль автострад и железных дорог, не замечая ни скоростей, ни времени, ни препятствий.

С чувством хозяина я положил руку на холку коня… Но рука соскользнула. Я нахмурился и попытался поставить ногу в его стремя… Но стремя мою ногу не приняло. Конь словно таял и удалялся. Горячий пот прошиб мне спину. Кто не ощущал подобного, тот не поймёт, насколько это жутко — почувствовать, что ты не до конца реален в этом мире.