Максим Форост - Вперед, государь!

Я выехал без армии и без охраны. Сопровождали меня только Гальмикар, Эфестион и Ксанф. Я знал, куда мне направиться: я наложил карту мусуфликандской земли на схему автодорог и выбрал маршрут, на котором миры особенно тесно соприкасались.

Миновав дорожную развязку, я выехал из города на федеральную трассу. Нестись в потоке грузовиков было нелегко да и опасно. Но мне ли, королю и трувёру, опасаться мчащихся машин! Когда-то я видел, как на меня неслись боевые колесницы.

Этеры следовали за мной вдоль дороги. На стоянках, где можно перекусить и выпить воды, мы вспоминали былое. Мы говорили о победах и сражениях с другими королями, а посетители придорожных кафе с недоумением на нас оглядывались. Ещё бы! Этеры были в доспехах и при оружии.

Однажды к нам приблизился дорожный инспектор и потребовал документы. Я поднялся и произнёс только одно:

— Экстерриториальность, сударь.

Полицейский вытянулся в струнку, потому что по договору двух миров король Мусуфликандии имел право неприкосновенности.

В тот день — уже не помню, по какому поводу — Эфестион заметил:

— Базилевс, было бы логично, если бы Терезка ушла в чужой мир, а ты остался бы в нашем. Миры бы с лёгкостью разделились, и всё, наверное, стало бы, как прежде. Ведь это было бы хорошо, государь!

Я потягивал из стакана дешёвую пепси-колу — совсем не царский напиток — и думал, что Эфестион прав. Наконец-то он высказал то, о чём думали все.

Мы двигались дальше, ночуя у обочин на открытой всем ветрам местности. Себе я ставил палатку — мне ли, царю и воину, знавшему ночлеги в кибитках, привыкать к походной жизни!

Так мы добрались до самой отдалённой области. Не стану называть её, чтобы не привлекать к ней внимания — там проходили рубежи моего королевства. В последний раз я устроил смотр пограничного легиона, и кто-то, я думаю, заметил, как у царя блестели слёзы, но царь сдерживался. Так я простился с моими бойцами.

Вскоре из сопредельной страны подоспели гонцы. Я передал приветственные грамоты линкистрийцам и после этого пересёк границу Мусуфликандии.

Да! Я могу биться головой о стену. Нет, об асфальт. Да-да, об асфальт! Благо на мне мотоциклетный шлем.

Передо мной стояли три цезаря-линкистрийца, три зрелых бородатых человека в греческих шлемах с высокими гребнями. Клянусь, они более походили на славных защитников Фермопил, чем я, назвавшийся именем древнего царя Леонидаса!

В речах и словах цезарей звучало подлинное великодушие. Честь и достоинство сквозили в самых простых их движениях. Они с радостью наделили меня эскортом, чтобы я проехал по их стране. А я согласен был просто-напросто примкнуть к их свите. Цезари излучали то самое простодушие, которое было утрачено в моей стране, и ту самую справедливость, которой когда-то я обладал.

Вот точно так же много лет назад целые страны примыкали ко мне, королю-трувёру. Три цезаря были исполнены высочайших добродетелей, перед ними я чувствовал себя недостойным грешником, склонившимся у святых алтарей.

Цезари с участием расспросили меня о том, в чём я нуждаюсь.

— О, я лишь стремлюсь проехать в ту страну, где правит королева Алина-Майя, чтобы увидеть её повелительницу.

Цезари спрятали в тёмных бородах улыбки: оказалось, что посольство королевы уже выехало мне навстречу, и наше свидание произойдёт в стенах линкистрийской столицы. Я искренне благодарил цезарей, и свита линкистрийцев тронулась в путь.

Мотоциклетный шлем заглушал дорожные звуки. Взрыкивал мой мотоцикл, этеры неслись рядом со мной. Перед нами открывались улочки провинциального городка, и я бы уже не ответил, к какому из двух миров они относились. Крепенькие краснокирпичные домики напоминали мне маленькие старинные замки. Я притормозил у одного из них.

Вывеска на двух языках сообщала, что это кафе. Бессознательно повинуясь какому-то порыву, я вошёл внутрь, и словно жар ударил мне в голову: в кафе безудержно хохотала Тереза. Она развлекалась в компании молодчиков с кожаными напульсниками на татуированных руках. Тереза наслаждалась жизнью — она тянула коктейль и курила через мундштук сигарету.

Линкистрийские рыцари вошли со мной, но я заметил, что они не фокусируют взгляд ни на татуированных парнях, ни на Терезе. Так бывает, когда люди одного мира не замечают людей из мира другого. В Линкистрии ещё действовал принцип неизумления!

Тереза скосила на меня глаза — так некоторые жители первого мира пытаются рассмотреть моих подданных — и с хрипотцой выкрикнула:

— Что ты сюда припёрся? — и, помедлив секунду, разочарованно протянула: — Э, да ты по-прежнему с этерами и гвардией. Ну и как, завидуешь мне? — она отхлебнула коктейль.

— Неужели именно это тянуло тебя в мой мир?

Я опрометью выскочил из кафе. Меня трясло. Цезари-линкистрийцы лишь тихо заметили:

— Около тебя, брат наш король, не действуют Святые Принципы.

Что я мог им сказать? Ничего не ответив, я взобрался на мотоцикл. Стыд заливал мне щёки, и я спрятал лицо под мотоциклетным забралом. Какое счастье, что никто из трёх цезарей не спросил меня:

«Неужели эта беглянка когда-то была твоей женой, брат наш король?»

Встреча с ней отравила мне душу. Если бы не Тереза, я бы приветствовал королеву Алину-Майю с душевным трепетом!

Её кортеж появился из-за городских тополей — словно сам собою возник на тесной улочке. Вместе с башнями старого города и с зонтиками уличных кафешек кортеж отражался на мокрых плитах набережной. Я не замечал ни начинающегося дождя, ни ветра со взморья. Я смотрел только на королеву. Кто, как не она, достойна благородных восторгов! Она — идеальна, она — совершенна.

С непередаваемым изяществом она держалась в седле. Её светлые волосы ниспадали на горностаевую мантию. Прелесть высокого лба венчала алмазная диадема. Когда королева спускалась с белой, как морская пена, лошади, я разглядел приоткрывшуюся щиколотку.

Не то, совсем не то улавливал мой отравленный ум! Мне следовало восхититься особенным светом её лица. Но в ту минуту я воспринимал лишь телесную красоту.

Мы проговорили с королевой не один час, и оказалось, что для неё простодушие и справедливость естественны как воздух.

— Нет, как вода, — заметила Алина-Майя.

— В чём разница? — я растянул губы в улыбку.

— То и другое необходимо для жизни. Но воздух мы не замечаем, а воду пьём — и наслаждаемся.

Сравнение меня умилило. Я поймал себя на том, что шарю глазами по её плечам и фигуре. А должен был склониться перед ней, как когда-то склонялись перед дамой менестрели и рыцари.

— Скажи, брат мой король, — обратилась Алина-Майя, — в твоей стране что-то стряслось со справедливостью? Неужели ты стал не таким прямодушным, как прочие люди?