Максим Форост - Вперед, государь!

Архонт покивал и перенёс руку на глиняную кружку. Опустил голову, снова осоловел. Евтихий сдержанно следил за ним.

— Чего ещё написал тебе Геродот? — лениво бросил варвар.

— Написал, — согласился Евтихий и выждал, пока князь, заинтересовавшись, не обернётся. — Написал, что на севере живут скифы и к ним будто бы свалились с неба вещи из золота.

На лице князя ничего не отразилось, и Евтихий скрыл разочарование. Князь допил вино, попытался встать, но его повело в сторону. Евтихий еле удержал Потыка, подхватив его под локоть. Помог князю подняться. Пьяный покачнулся и двинулся к двери, что-то бормоча по-варварски:

— Lébed-lebiodushka, Lébed Bélai…

— Пойдём, пойдём, — не спорил Евтихий.

Ростом князь Потык оказался выше среднего и был худощавым, но широким в плечах. Евтихий вёл его к выходу, удерживая от падения. Уговаривая Потыка, он продолжал:

— У скифов были три царства… Э-э, дверь не сюда открывается, пойдём, пойдём. Жили, пишет Геродот, три брата, внуки самого Зевса, и золото упало именно к ним.

С афинских улиц дохнуло коровьей мочой. Евтихий вывел Потыка из трактира.

— Три золотых предмета — всё говорил он, — чашка, топор и плуг, горячие как пламя. Младший из братьев смог взять их в руки, когда они остыли. Вот он-то и сделался царём главного из трёх царств — золотого царства…

— С золотыми яблоками! — выкрикнул Потык, едва отдышался. — Не так это было!

4

Шестью годами ранее

Предместье Афин

Лебеди кружили над полем, над рощей и над посёлком. Наверное, они высматривали, кого бы заманить золотым яблочком и унести за поля и леса. Девочка закрыла глаза, но, пересилив страх, снова открыла.

За рощей — лежало поле, за ним — городские стены. Иногда в тихую погоду из-за стен долетал звон афинского церковного колокола. А здесь, на краю леса, торчала статуя лесной хозяйки, и девочка настороженно рассматривала трещинки на её лице. Сзади подкралась женщина — плечи девочки напряглись.

По плечам женщины разметались волосы. Широкие и длинные рукава неподпоясанной сорочки доставали до земли. Девочка подрагивала на ветру, стоя в одной рубашке, расшитой по краям красными как ягодный сок нитями. Женщина разомкнула тонкие губы. Сощурив глаза, она выговорила с тем усилием, с каким взрослые говорят с чужими и нелюбимыми детьми:

— Ты всегда должна… — женщина увидела, как напряглась спина девочки, и постаралась придать голосу слащавость: — Слышишь меня? Тебе следует носить такую сорочку, — женщина коснулась узоров на вороте и рукавах девочки. — Обереги сохранят твою шею и руки. А это, — она коснулась вышитого подола рубашки, и девочка вздрогнула, — убережёт твои ноги и твою честь. Да посмотри же, наконец, в глаза Старшей Матери! — не выдержала она.

Девочка быстро отвернулась от статуи, упрямо опустила глаза и стала смотреть в землю. Светлая чёлка падала со лба на белёсые бровки.

— Нашу Старшую Мать, — с усилием продолжала женщина, — сожгли греки проклятого Ставракия в год, когда ты родилась на свет. Ты родилась слабой, и в этом виноваты греки! Они подожгли посёлок, и твоей матери пришлось бежать и рожать тебя на дороге. Бедняжка много болела, поэтому спустя четыре года твой младший братик стоил ей жизни. Все беды из-за греков!

— Я её помню, — неожиданно сказала девчонка. — Я помню её! — повторила с подростковым вызовом.

Женщина, нервничая, засуетилась:

— Ну, конечно, ты помнишь свою мать… Конечно… Ты не должна… — она подбирала слова, — не должна меня бояться.

Девочка молчала.

— Все беды из-за греков, — настаивала женщина, — да ещё из-за того, что с нами не было Старшей Матери. Это я уговорила твоего отца поставить её кумир на прежнем месте!

Девочка расширила глаза и в испуге глянула на деревянного истукана. Идол безжизненно глядел деревянными глазами, выдолбленными в стволе как две огромные чашки.

— У неё клюв как у вороны, — девочка с детским упрямством отвернулась.

Женщина сузила глаза и постаралась не заметить её выходки:

— Мы зовём её Старшей Матерью, — внушала женщина, — потому что она — мать всем склавинам.

— Да, мачеха, — выговорила, глядя в землю, девчонка.

— Не зови меня так! — взорвалась женщина, но справилась с собой. — Я посвящаю тебя Лесной Хозяйке. Я — Лебедь Белая. А ты отныне не Елена, запомни, твоё новое имя: Леля, — она подобрала горсть земли и растёрла, чтобы, высыпать на голову девочки. — Я, Морена Лебедь Белая, посвящаю тебя…

— Как посвятила братика? — резко бросила девчонка и вскинула оскорблённые глаза.

Мачеха вскипела и рывком развернула Лелю к себе. Земля и грязь отпечатались на плечах Лелиной рубашки. Длинные рукава сорочки Морены взметнулись и больно ударили девочку по лицу жёсткими вышитыми краями.

— Запомни раз и навсегда! — кричала Морена, тряся падчерицу за плечи. — В том, что случилось с твоим братом, виновата лишь ты. Ты вмешалась и всё испортила! Не дала мне возможности обратить его обратно. Не смей говорить отцу, что произошло!

— Папа уже всё знает! — вскричала девчонка.

— Дура… — мачеха бессильно опустила руки. — Ты вечно всё портишь, — она выговорила чуть не плача. — Кто просил тебя вмешиваться? — она выкрикнула со злостью: — У Потыка достаточно ума, чтобы послушать не тебя, а меня. Потык доверяет мне! Что?

С гор докатились раскаты — будто бы звуки далёкого грома. Словно кто-то перебирал басовые струны цимбал или домры.

— Это яровчатые гусли? — испугавшись, девчонка зажала уши руками. — Да, мачеха?

5

Афины, провинциальный городок на задворках Империи

Евтихий повёл князя к западным воротам. С окрестных улиц тянуло водорослями и пережаренной рыбой, донёсся собачий лай и коровье мычание. Древние Афины — городок сельский и рыбачий.

Потык, мотая головой, остановился и, чтобы удержать равновесие, расставил ноги.

— Не так это было, грек! Жили три брата, а звали их… Ык! — князь икнул и покачнулся. Ветер растрепал ему пряди волос и русую бороду. — У них… были три царства. Одно Медное… другое Серебряное и… Золотое.

Евтихий насторожился. У него губы сделались тонкими, а взгляд стал цепким и леденящим.

— Да неужели? Ты хочешь сказать, что склавинский народ помнит предание скифов о Золотом царстве? Ну-ка, скажи мне, как звали трёх братьев! Я проверю.

Потык смерил его взглядом. Евтихий был ниже ростом, но коренаст и подтянут. Смотрелся он как бывший воин или как лазутчик и соглядатай.