Надежда Голубенкова - Новые дворяне

Андрей так по-путному и не примирился с друзьями, да и, когда стал каждую неделю ездить в город с Валерием Кондратьевичем, особо для общения времени и не находилось. По вечерам он работал на ноутбуке, разбираясь в том ворохе информации, что скинул для него по работе барон, стал чаще заходить к Жене, прося пустить его к жутко медленному, но всё-таки Интернету. Да и домашние задания по этикету и истории никто не отменял! В общем, в те редкие минуты и часы, что проводил-таки с друзьями, Андрей предпочитал делать вид, что ничего не произошло. Ваня и Никола не отгораживались от него и играли по заданным им правилам. Впрочем, он сам тяготился их обществом, и предпочитал проводить свободное время за игрою в карты с Кириллом, Васей и присоединившимся к их азартной компании Тарасом. Он даже обрадовался, когда, наконец, наступили каникулы!

Теперь он целыми днями был на работе, то заполняя отчётную документацию, то сопровождая своего начальника в поездках: Валерий Кондратьевич почти на все встречи и совещания брал его с собою. Жил Андрей в специально снятой для него огромной квартире-студии. Денег, накопившихся за предыдущие два года на карточке благодаря мизерной, но всё-таки, стипендии, с лихвой хватило до первого полноценного аванса, а уж теперь молодой человек совсем не экономил. Вечера он проводил в клубах; в барной стоке в кухонной зоне появились дорогие вина. Сначала Андрей только дегустировал, выпивая за вечер не больше рюмки, но вскоре этого стало мало, и теперь он мог опустошить за раз чуть ли не полбутылки.

Он не осознавал, что такими темпами скоро сопьётся, целью его жизни стало получение удовольствий. И, наверняка, это привело бы и ещё к более тяжким грехам, если бы не одна встреча, произошедшая в середине июля.

В тот день Андрей по поручению барона ездил к руководству недавно открывшейся в городе студии современного танца: необходимо было отдать им подписанные бумаги. У него была служебная машина с водителем. За добросовестный труд, Валерий Кондратьевич обещал его по окончании практики записать на ускоренные водительские курсы, чтобы к концу августа у юноши были права.

Выполнив возложенную на него задачу, Андрей вернулся в администрацию, из которой как раз выходил его учитель-начальник. Однако привлёк его не озабоченный вид барона, а стоящая на парковке до боли знакомая машина, из которой, заметив его, вышел… отец.

Михаил Князев выглядел уставшим. С последней их встречи мужчина заметно сдал, постарел: всегда имевший идеальную осанку, сейчас он сутулился, будто нёс на плечах непомерный груз; лицо осунулось, глаза казались впалыми, в волосах существенно прибавилось седины…

Однако Андрею не удалось подойти к нему: приблизившийся к статуей замершему помощнику и сказав, что конференцию перенесли с трёх на два часа дня, барон подтолкнул его обратно, к машине. Как в тумане юноша сел на заднее сидение, и они уехали.

Андрей не запомнил ни одного вопроса, обсуждавшегося на пресс-конференции мэра города и его заместителей. Журналисты наперебой задавали вопросы, вспышки фотокамер ослепляли, а Андрей, стоя за спиной своего начальника, ничего этого не замечал. Внутренним взором он всё ещё видел отца, и его разочарованный взгляд…

После конференции Валерий отправил Андрея домой, сказав, чтоб тот как следует отдохнул и выспался за выходные. Как добрался до квартиры, молодой человек и сам бы не смог объяснить: будто его просто кто-то довёл.

***

Этой ночью Андрей не спал. Желая забыться, он достал бутылку, но та, как назло, выскользнула из рук и разбилась. От досады и охватившей душу ярости, молодой человек схватил другую бутылку, и в гневе кинул её о стену, потом третью… и от его запаса алкоголя ничего не осталось, только осколки, брызги на стенах да лужа, постепенно впитываемая ковром. Во сколько обойдётся уборка и химчистка дорогого хозяйского ковра, юноша в минуту гнева не думал. Выплеснув кипевшие внутри эмоции и не получив от этого никакого удовлетворения, Андрей глухо застонал, словно раненный зверь, и, вцепившись себе в волосы, сполз на пол, прислонившись спиною к дверце кухонной тумбы.

Горячие слёзы покаяния потекли по лицу. Он не помнил, когда вообще последний раз плакал, наверно, во втором классе, когда защищался от одноклассника, а его ещё и наказали за драку. Тогда слёзы выступили от обиды и несправедливости, но теперь они безостановочно текли, и Андрей был не властен их остановить.

Нахлынули тягостные воспоминания, которые он последние два года усиленно отгонял от себя. И началось всё с его поездки в академию. Дело в том, что отец был категорически против и… Андрей просто сбежал из дома, захватив свои документы, нетбук, фамильное кольцо и кинжал; и оставив коротенькую записку, чтобы родители не волновались и не искали его. Именно поэтому он был искренне рад, когда той зимой не было дороги до города, и все студенты остались на каникулы в академии; поэтому с таким энтузиазмом согласился на всё лето отправиться к Муравьёвым, и не уехал, даже когда граф Симеон не очень радушно принял его; поэтому вынужден был остаться в академии этой зимой; и поэтому так рьяно уцепился на практику… Он понимал, что сделал очень больно родителям… Даже его отношения с Ангелиной… Никола и Женя были абсолютно правы, говоря, что у них была не любовь. Девушка восхищала его своей красотой, исключительными манерами, с ней было интересно… но встречался он с нею, хотя и сам до этого дня не смел признаться себе в этом, чтобы иметь возможность остаться в её мире, не возвращаться к родителям, не видеть причинённого им горя… Петра Анатольевича он обманул: за всё время он ни разу не послал домой даже весточки… и этим летом не собирался их навещать: хотел заработать на практике денег, и снять на август какую-нибудь однёшку, чтобы перекантоваться до сентября…

И на друзьях зря сорвался. Да, он всей душой им завидовал: завидовал, что у них нет таких проблем, как у него; что в они могут быть счастливы; даже их вере, которая так явно помогала им жить! А ведь почившая няня Николы, просила не предавать (печальную новость они получили ещё в начале октября, и друг очень скорбел, что отец за ним не прислал, и он не смог быть на похоронах). А он предал. Предал их дружбу. Всё пошло кувырком, и он отыгрался на ни в чём не повинных друзьях. А те всё стерпели и даже ни разу не врезали, хотя он зачастую нарочно провоцировал их. Его выводило из себя такое смирение, бесила их выдержка! Чего он только за эти полгода не наговорил им — стыдно вспомнить. А они продолжали считать его другом…

Слёз уже не было, а он всё сидел в одной позе и винил себя за всё, что натворил. И чем дольше занимался самоедством и укорял себя, тем яснее видел своё падение, вспоминал и другие, совершённые в жизни, грехи.