Александр Михайловский - Великий князь Цусимский

Итак, наш багаж – весь, что был – сложили в отдельный фургон, на котором, помимо ямщика, должны были ехать четыре вооруженных матроса из нашей охраны, а пассажиров рассадили по четырем тарантасам. Нас, «девочек», подсадили к довольно молодому ямщику; даже густая борода медного оттенка не могла скрыть того факта, что молодому человеку от силы лет двадцать пять-тридцать. Этот ямщик, носящий сказочное имя Михайло Потапович, с еле скрываемым любопытством и некоторой настороженностью всю дорогу посматривал на нас своими лазурно-голубыми глазами. Наверное, прежде ему еще не приходилось возить таких странных дамочек, которые то и дело обменивались между собой репликами – вроде бы и на русском языке, но все равно совершенно непонятными* простому человеку. А иногда эти сумасшедшие дамочки вдруг принимаются заливисто хохотать – и совершенно непонятно, над кем и по какому поводу. Бедняга так сильно задумался, что это было видно и без всякого миелофона, по пролегшей меж бровей глубокой складке.

Примечание авторов:* К непонятным репликам пассажиров молодой человек наверняка привык, потому что господа и барыни, чтобы их не понимало всякое простонародное мужичье, между собой могли изъясняться и по-французски, и по-немецки и на мове просвещенных мореплавателей. И с носителями других диалектов русского языка Михайло Потапович по своей работе тоже мог сталкиваться. Просто сама компания была до невозможности странная, и люди в ней походили на обитателей начала двадцатого века не более чем Камаз на своего дикого предка – ломовую телегу.

А ведь нам и вправду было весело. Такое приключение мы испытывали впервые – трястись на тарантасе по дороге вдоль величественного Байкала, у берегов которого уже плещется сияющая бирюзовыми и синими переливами вода, а все прочее пространство до самого горизонта еще занимает самый крепкий на планете лед*. Цокают копыта лошадей, вокруг совершенно дикая и невыразимо прекрасная природа… Пахнет какой-то волнующей свежестью – это запах деревьев, что окружают дорогу, запах прибайкальской земли, травы, цветов… И мы, все четверо, чувствуем себя так, словно выпили по бокалу крепкого вина. И оттого нам так хорошо, и весело, и волнительно; и мы смеемся просто от радости, что вот едем навстречу новой удивительной жизни. И молодой широкоплечий красавец-ямщик, то и дело бросая на нас взгляд через плечо, стегает свою лошаденку и кричит на нее какие-то смешные, нелепые слова, которые заставляют нас снова и снова заливаться беззаботным смехом…

Примечание авторов:* чем чище была вода, тем крепче после замерзания окажется пресноводный лед, а Байкал славится самыми большими запасами самой чистой воды на планете. По одним сведениям, этот лед оказывался не по зубам специально построенным для Байкала паромам «Байкал» и «Ангара», по другим они все же справлялись задачей, но только в начале зимы, когда лед еще не набирал всей своей толщины и прочности.

За день мы проезжали по два-три десятка верст, и на ямских станциях, расположенных друг от друга на расстоянии полусуточного перехода, меняли ямщиков вместе с их лошадьми. Лошадей ямщики использовали своих, а вот экипажи были казенные. Рядом с каждой такой станцией обязательно имелся трактир с отдельным помещением (как здесь говорят – «для чистой публики»), а также постоялый двор, в котором можно не только снять комнату на предмет переночевать, но и за малую денежку попросить истопить настоящую русскую баню. Для нас, городских уроженок двадцать первого века – это тоже экзотика и особый предмет удовольствия, в котором мы, естественно, не смогли себе отказать. Ну, и как приятный и существенный бонус – чистота, которая, как известно, залог здоровья.

А сколько разных людей довелось нам повидать во время этого путешествия! Порой даже бывало страшно – а что если на нас нападут разбойники? До моих ушей долетало, что они тут нет-нет пошаливают. Примерно в этих местах расположены самые страшные каторги Российской империи, а там тянут срок не только политические борцы с режимом, среди которых тоже хватает самого отъявленного зверья, но и разного рода уголовники. А за мелкое правонарушение на каторгу не пошлют; только если человек оказался отборным злодеем, убийцей, разбойником, грабителем и насильником. И так уж иногда случается, что каторжные, несмотря на всю свирепость охраны, с этой каторги бегут, чтобы заняться своим прежним ремеслом. И хоть местные стражники и забайкальские казаки их ловят, но отнюдь не сразу и далеко не всех… Однако Бог миловал. А может быть, все дело было в вооруженной охране, ведь помимо урядника с четырьмя стражниками, сопровождавшего караван, с нами был взвод вооруженных матросов – а это уже совсем другие игры. Наверное, именно поэтому, несмотря на то, что везде, абсолютно везде мы ловили на себе хмурые взгляды обитателей этих суровых краев (многие из которых являются потомками каторжников вышедших на свободу да так и оставшихся в этих краях), местные сторонились нас, не желая связываться с охраной и с возможными неприятностями…

И еще не могу не отметить бушевавшие во время нашего путешествия весенние грозы… Они случались довольно часто, и порой застигали нас в пути между ямскими станциями. И тогда нам приходилось накрываться грубыми брезентовыми дождевиками и сидеть, плотно прижавшись друг к дружке, вздрагивая при каждом громовом раскате. Да, сибирские грозы – это нечто! К счастью, они редко бывают продолжительными. Налетит стихия, побесится, потопает ногами, погремит громом, посверкает молниями; а потом снова тишь да гладь, да Божья благодать. И потом, когда тучи уходили, с каким наслаждением мы вдыхали тот дивный аромат послегрозовой свежести, слушали счастливое щебетание птах и грелись на выглянувшем солнышке…

Это путешествие сплотило нас настолько, что мы стали как четыре сестры. Сидя в предбаннике после парилки, замотанные в белоснежные льняные простыни, мы потягивали ядреный кедровый квас (чисто сибирский рецепт) и делились друг с другом своими мечтами и планами. Ниночка мечтала построить в Санкт-Петербурге больницу и еще, может быть, основать институт генетики. Лейла хотела преподавать в университете. Катерина вдруг заявила, что хотела бы приобрести имение и заняться разведением лошадей. Ну а я… я сказала, что хочу выйти замуж за влиятельного человека и еще, возможно, заняться политикой и благотворительностью. И мы от всей души пожелали друг другу исполнения наших желаний и поклялись всегда дружить между собой.

Завершив увлекательное и долгое путешествие вокруг пресноводного сибирского моря, которое некоторые народы называют священным, мы достигли станции Байкал на противоположном берегу озера. Там мы вновь сели на поезд, который был таким же роскошным, как и тот, на котором мы совершили первый этап нашего путешествия. И снова – перестук колес, вечерние чаепития, сказочные виды из окна… Интересно было наблюдать, как меняется природа. Какой-то отрезок нашего пути проходил по степи. Весной степь похожа на одну огромную клумбу без конца и края, до самого горизонта покрытую разноцветным цветочным ковром. Это потом, летом, под лучами беспощадного солнца, вся эта красота выгорит и степь станет желтым и унылым пространством, наполненным зноем и тишиной, пополам со стрекотом кузнечиков. Ниночка сказала, что как раз здесь, в самом сердце Евразии, расположены природные очаги черной чумы. И что ни в коем случае не рекомендуется есть мясо сусликов и сурков, а также носить одежду, сшитую из их шкур. После этого мы все дружно посмеялись, потому что нам в голову не пришло бы ничего подобного. По мере того как наш поезд, распугивая этих самых сусликов своим гудком, мчался на запад, в степи – сначала редко, а потом все чаще и чаще – стали попадаться березовые рощицы, которые тут назывались колками. И вот однажды утром, когда наступил восход, мы вдруг обнаружили, что поезд снова мчит как бы в коридоре между двух лесных стен и солнечные лучи весело просвечивают через ветви с молоденькими листочками.