Иван Оченков - Конец Смуты

– Кстати, обратите внимание на этого молодого человека, – продолжил я, немного понизив голос, – рекомендую, стольник Михаил Романов. Его отец почти патриарх, а матушка – монахиня. Так что прелестей жизни со свекровью вы не узнаете. К тому же он весьма знатен. Его даже чуть не выбрали на престол вместо меня.

– Как вам не стыдно! – воскликнула пани Марыся, сообразив, что я шучу.

– Ужасно стыдно, моя дорогая пани, но что поделать, если вы мне не верите.

– Вы позволите мне увидеться с мужем?

– Более того, я категорически настаиваю на этом!

– Кхм, – прочистил горло, пытаясь обратить на себя внимание, пан Калиновский, – пан герцог, тут еще есть…

– Ах да, вы тоже тут, падре… Что же, объявите этим прекрасным пани и их милым детям, что они находятся под моей защитой. Пока оставайтесь здесь, а я распоряжусь об охране. Позднее они смогут вернуться в свои жилища, если, конечно, их дома не пострадали при штурме. А пока разрешите откланяться.

Выйдя из собора, я наткнулся на Вельяминова, тот был крайне возбужден и буквально налетел на меня как вихрь.

– Да что же это, государь, – прогудел он густым басом, – тебя на минуту одного нельзя оставить! Сказывали мне, опять в сечу полез. Ну разве мало у тебя слуг верных?

– Слуг много, – кротко согласился с ним я, – верных мало! А уж умелых – и того меньше. Ничего без меня не можете. Все сам! Все сам!..

– Грех тебе так говорить, надежа-государь! Ведь взяли же Смоленск! И Анисим со стрельцами прорвался, и мне Корнилий ворота открыл…

– Ну чего уж тут… – примирительно произнес я, видя, что его пыл угасает. – Познакомься, кстати: супруга пленника нашего, пана Якуба Храповицкого, пани Марыся.

Мой кравчий со всем вежеством, на какое только был способен, изобразил поклон в сторону полячки, на что она ответила ему с непринужденной грацией.

– Распорядись-ка, чтобы ее к мужу отправили, я ему обещал давеча.

– А меня? – пискнула откуда-то из-за спины служанка пани Марыси.

– О, это ты, Эйжбета, – усмехнулся я, – ну куда же без тебя… Все, отправляйтесь, а ты, Никита, собирай воевод да полковников. Надобно поговорить.

Через час воеводы и прочие начальные люди собрались в архиепископских хоромах, где я решил остановиться. У всех было приподнятое настроение: все же удачный штурм не каждый день бывает. Никита успел приволочь откуда-то изрядный бочонок вина, и мы ради удачного дня наполнили кубки.

– Государю Иоанну Федоровичу многая лета! – хором провозгласили здравицу собравшиеся и дружно выпили.

– Докладывайте, воеводы, – приказал я, отодвигая чуть пригубленную чашу, – каковы потери, каковы прибытки.

– Скажешь тоже, государь, – довольно проговорил Черкасский, – невелики потери. Больше всего немцев потеряли да казаков. Если бы ляхи и дальше драться стали, то и потерь бы куда более было! А так, что же Бога гневить?

– Невелики – это сколько?

Как выяснилось, точной цифры не знал никто, но в первом приближении потери составляли примерно полторы-две тысячи человек. Из них примерно половина – собственно убитые, включая не дождавшихся никакой помощи, да еще сотни три тяжелораненых, которых при нынешнем состоянии медицины, скорее всего, тоже потеряем, хотя на все божья воля. Остальные, скорее всего, выздоровеют, но с той же оговоркой. Легкораненых никто толком не считал, да и они были заняты не столько получением помощи, сколько поисками, чем бы поживиться в только что взятом городе. Потом докладывал Ван Дейк, и со слов его выходило, что пороха у нас осталось едва ли треть от первоначального запаса. Потерь в пушках и пушкарях нет, что надобно считать большой удачей, ибо разрывы пушек в нынешнее время совсем не редки. Что касается состояния захваченной крепости, то оно весьма удручающее. Три пролома в стене и отсутствие доброй половины штатной артиллерии, а в некоторых местах и двух третей. Если нежданно-негаданно наскочит король Сигизмунд с войском, обороняться в крепости невозможно. Следующим докладчиком был походный казначей дьяк Лаптев, и известия от него тоже были неутешительны. Денег в казне осталось – кот наплакал, и взять их покуда негде. Вообще, на лице дьяка было написано, что при штурме потерять наемников можно было и больше. Тогда бы, глядишь, и выкрутились, а так…

– А что, в Смоленске никакой казны не захватили? – поинтересовался я.

– Какое там, государь, жолнежам третий месяц не плачено, – удрученно вздохнул Лаптев.

– Ну вы все же поищите, а то у поляков так бывает. Жолнежам платить нечем, а денежка водится.

– Поищем, милостивец, поищем.

– Что с прочими припасами?

– С голоду не помрем, государь, а в Вязьме изрядный запас продовольствия и порох имеется. Не пропадем, а скоро из набега царевич Арслан воротится, все одно чего-нибудь да притащит, басурманин!

– Хорошо, но надобно о нуждах наших думу боярскую и собор известить, ну и о победе, конечно. Я собору обещался Смоленск отбить, а теперь пусть они свои обещания сдержат.

– Известим, государь, как не известить, – довольным голосом прогудел Черкасский, – не каждый день таковая радость случается!

– Погоди радоваться, князь, расскажи лучше, много ли пленных взяли?

– Живых да легко пораненных – близ семи сотен. Все больше литва да ляхи, но есть немного немцев скотских да фряжских [45] Шотландских и итальянских ( устар .). . Фряжские пушкари, кстати, совсем без боя сдались и просятся на службу.

– Ну еще бы, как их после такого штурма сразу не поубивали, – хмыкнул я. – Итак, судя по донесениям лазутчиков, гарнизон был примерно в тысячу двести человек ратных. Это получается пятьсот побитых у ляхов?

– Да кто же их считал, кормилец?

– Так посчитайте, а то, может, еще где супостаты прячутся.

– Если и прячутся, так найдем!

– Ну-ну. Теперь следующее: давайте думать, что дальше делать будем.

– Как «что делать»?

– Ну смотрите: поляков мы побили, город взяли. Только ведь сил у Сигизмунда еще много, и война покуда не закончена. А ну как он соберет войско да навалится на нас? Так, может, не станем ждать да сами навалимся?

– Дозволь слово молвить, государь, – вышел вперед Пушкарев.

– Говори, Анисим.

– Прости, царь-батюшка и вы бояре высокородные, если что не так скажу. Оно, конечно, мне не по чину, да не по отечеству вперед вас говорить…

– Не тяни кота за хвост, говори дело!

– Дело так дело, – не стал перечить Пушкарев. – Ты, государь, спрашиваешь, что делать? Так я вот что скажу: не надо ничего делать! Ты, я знаю, молод, горяч и в войне удачлив, только сейчас бы не воевать, а поберечь силы. Их у нас мало, а врагов – много. Вот, к примеру, если, пока мы с ляхами воюем, налетят на нас крымцы, тогда как? Дворяне, особенно у которых поместья в тех местах, непременно ведь разбегутся. Опять же со свеями непонятно что. Оно, конечно, ты с королем Густавом Адольфом родня, а только у государей бывает, что и с родными братьями ратятся, не то что с зятьями. Сейчас-то войско наше ляхов побило да крепость, какую они три года осаждали, первым приступом взяло. Самое время с ними о мире потолковать, потому как ляхи свеев не раз бивали. Оно, может, и не моего ума дело, а только худой мир лучше доброй ссоры.