Леонид Уманский - Ловушка времени

– Я слушаю тебя, Ешуа.

– Ты оказалась права.

– О чем ты?

– Ты была права насчет Марты. Она действительно неравнодушна ко мне.

– Это вполне естественно, Ешуа. Ты молодой, свободный и привлекательный мужчина, а Марта – молодая женщина. – с напускным равнодушием ответила Тали и неожиданно для себя засмущалась как девчонка.

– Но я не хочу связывать свою жизнь с Мартой.

– И ты пришел ко мне утром, чтобы сказать это? – улыбнулась Тали. – Давай отложим этот разговор на вечер. Сейчас все слишком суетятся, да и тебе, наверное, нужно идти, – мягко сказала она, увидев, что Ешуа тоже почему-то смутился.

– Хорошо, – Ешуа улыбнулся, и Тали отметила про себя, что улыбка у него добрая и светлая, – мне действительно сейчас нужно идти к Храму. Я обещал друзьям, что мы пойдем туда все вместе.

Ешуа ушел, и Тали осталась одна.

Даже самой себе она боялась признаться в том, что ей очень нравится Ешуа. Мало того, Тали не сомневалась, что и тот питает к ней сходные чувства. Любая женщина, даже самая неопытная, всегда знает, как к ней относятся другие мужчины.

Более нелепую ситуацию вряд ли можно было представить. Влюбиться в человека из далёкого прошлого, которого в ее времени уже две тысячи лет как нет в живых и который в этом времени, скорее всего, тоже погибнет, было верхом безрассудства. Это все равно, что влюбиться в героя фильма или книги. Такого можно было ожидать от девочки-подростка, но никак не от взрослой, опытной женщины.

Тали не знала, как ей поступить. Она понимала, что объяснение с Ешуа лишь все осложнит.

Она по привычке начала теребить сережку, но сейчас это не помогало – решение не приходило. Ей, как в детстве, захотелось обратиться к кому-нибудь за советом. К кому-нибудь, кто старше и умнее, с кем можно поделиться своими сомнениями и страхами, кто может разобраться вместо нее и подсказать правильное решение

С Кравченко нельзя делиться своими чувствами и сомнениями – он наверняка попытается воспользоваться ситуацией. В последнее время он стал казаться ей совершенно аморальным человеком, готовым ради достижения поставленной цели пойти на все.

Тали не любила таких людей, боялась их.

Ей стало тревожно, неуютно, захотелось домой...

После неудачного разговора с Мартой Кравченко находился в полном смятении. Что-то нужно предпринять, но что? Пожалуй, Тали права, сейчас он был готов на все. Он чувствовал, что приближается неизбежная развязка, которую он не в силах предотвратить. Наоборот, все его попытки изменить ситуацию лишь ухудшают положение.

У Владимира не выходило из головы воскрешение Эльазара. Похоже, оно потрясло его больше, чем всех остальных. Он не мог найти случившемуся никакого разумного объяснения и понимал, что сам во многом способствовал тому, чтобы это произошло.

Наверное, такие же чувства испытывает человек, попавший в болотную топь, которая медленно затягивает его. Человек отчаянно бьется, пытаясь выбраться из ловушки, но это лишь приближает его гибель, ускоряя погружение в трясину.

Тем временем мужчины собрались во дворе, чтобы идти к Храму. Кравченко присоединился к Ешуа и его друзьям.

По мере приближения к Храмовой горе число паломников росло. Войдя в город, Ешуа и его спутники направились к южным воротам – через них можно было попасть во Двор язычников.

В этот двор мог войти каждый, но для того, чтобы пройти дальше, в Женский двор, необходимо было окунуться в один из специальных бассейнов, расположенных перед южными воротами, то есть ритуально очиститься.

Вместе со всеми Кравченко вошел в помещение для омовений, разделся, спустился по ступенькам в небольшой бассейн, окунулся и вышел с другой стороны. Только после омовения люди входили в южные ворота, ведущие во Двор язычников.

Сразу за воротами, вдоль всей южной стены, начиналась колоннада с крышей. Тут можно было гулять, скрываясь от палящего солнца. Здесь-то и возникло небольшое недоразумение.

Именно эту колоннаду облюбовали торговцы, которые продавали животных для жертвоприношений, и менялы, обменивавшие иностранные деньги на храмовые. Ведь каждый приходящий в Храм должен был жертвовать полшекеля, приношение же других, языческих, денег запрещалось.

Торговцы есть торговцы, они всегда норовят взвинтить цены и обдурить покупателя.

Ешуа справился, сколько стоят жертвенные животные, и, узнав цены, начал громко возмущаться: даже за голубей, которые всегда стоили относительно дешево, сегодня просили не меньше двадцати динариев за пару. Ешуа поддержали другие паломники, постепенно стал разгораться скандал, во время которого кого-то толкнули, кто-то упал, и в результате несколько столов менял оказались перевернутыми, а деньги рассыпались по полу.

Чтобы успокоить страсти, пришлось вызывать Храмовую стражу. Явившиеся охранники стали выяснять, что случилось, и, узнав причину скандала, попытались успокоить паломников. Они признали их правоту и даже сказали, что планируется ввести закон, ограничивающий максимальную цену на голубей. Видя, что их никто не поддерживает, торговцы согласились снизить цены, и скандал утих.

Паломники пересекли Двор язычников и подошли к ограде с предупреждающей надписью. Через один из проходов Кравченко вместе со всеми поднялся по ступенькам и с трепетом вошел в Женский двор. Здесь было много народа, особенно много было тех, кто не собирался приносить жертвы, а наблюдал за богослужением с балкона, окружавшего двор.

Кравченко заметил, что некоторые паломники стали подходить к Ешуа и выражать одобрение его поступку на площади перед Храмом. Люди спрашивали друг друга, кто он и откуда. Шимон всем объяснял, что это – великий учитель из Галилеи. Многие понимающе кивали.

И вот началось богослужение. На жертвенник перед Храмом положили ягненка, и священник одним ударом ножа перерезал ему горло. Из ягненка была выпущена кровь, и священник стал читать молитву. Все молились вместе с ним. Затем начались воскурение фимиама и возлияния на фоне музыки и песнопений. Было очень торжественно, ощущалось присутствие Всевышнего.

Поддавшись общему настроению, Кравченко испытал эмоциональный подъем и мощный прилив энергии. Он смотрел на просветленные лица окружающих его людей и чувствовал свое единство с ними.

Но продолжалось это недолго. Кравченко вспомнил, откуда он, почему он здесь, и с горечью понял, что не является участником всего этого действа. Нет, он всего лишь сторонний наблюдатель, подсматривающий через окно за чужой жизнью.

Ему стало жаль этих евреев, которые еще не знали, что через сорок лет Храм исчезнет навсегда.

Зачем он пришел сюда, что ему надо? Неужели он действительно думает, что может исправить мир? Да кто он такой, что возомнил о себе? Кравченко ощутил себя бесконечно чужим и ненужным здесь.