Владимир Поселягин - Сашка

Бежал я до леса не останавливаясь, но дыхание не сбил, хотя до него больше километра было. Но и в лесу скорость не сбросил. Где немец примерно совершил посадку, я видел, так что двигался туда. Лайки не отставали, хотя было заметно, что недоумённо поглядывают на меня. На обычную охоту это было не похоже. Бежал я не просто так, а внимательно поглядывал по сторонам, так что, заметив свежий след, тут кто-то пару минут назад прошёл, остановился и присмотрелся. Какую обувь носят немецкие лётчики, я знал, встречаться уже приходилось не раз, а это точно след немецкого сапога.

– След! – скомандовал я лайкам.

Те принюхались, внимательно посмотрели на меня, и мы рванули за немцем.

Уйти тот успел недалеко. Лайки у меня не были обучены брать человека, помощники исключительно на охоте, но когда тот обернулся, вскидывая вальтер, я выстрелил первым. Ещё бы немного, и он застрелил бы Белку. Я попал в руку выше локтя, отчего его пистолет выпал, а подбежав, ещё и в лоб засветил прикладом. Летун рухнул на землю без сознания. Присев рядом (лайки разлеглись вокруг), я перевязал руку немцу и быстро обыскал. За голенищем правого сапога торчала карта. Это хорошо, она мне нужна, так что забрал и спрятал под рубаху. Потом снял кобуру с пистолетом, а под мышкой нашёл в кобуре «Вальтер-ППК», семизарядный, точно такой же, с каким Бонд бегал. Стянув с раненого часть комбинезона, снял кобуру с ремешками и убрал в котомку. Магазины для обоих пистолетов нашлись в карманах. Всего по одному было, патронов в запасе так совсем нет.

Выщелкнув один патрон из запасного магазина бондовского пистолета, осмотрел его. Патроны оказались от браунинга, семь шестьдесят пять. У меня таких в запасе не было, так что всего четырнадцать патронов в наличии.

Закончив с обыском, я отсел в сторону и стал перекладывать трофеи в котомке, достав планшет погибшего политрука. Кроме карты, откровенно плохонькой, без обозначений, нашёл банку тушёнки, пару сухарей и три коробки с плёнкой для фотоаппарата. Его я осмотрел и проверил. Плёнка внутри была, сделано всего три кадра. Я в прошлой жизни, когда учился в школе, ходил в фотокружок. Мне отец фотоаппарат подарил тогда, хороший, «Киев», так что с «лейкой» я разобрался быстро. Убрав всё обратно в котомку, встал и сделал два снимка лежавшего летуна, причём так, чтобы попадали в кадр лайки. Волк лежал рядом с телом, глядя на меня мудрым взглядом, так что кадр получился отличный. Потом я подошёл и пнул по раненой руке немца. Тот, застонав, очнулся и сел, накрыв рану ладонью другой руки, хмуро осматриваясь. Не дав ему прикинуть свои шансы, подняв, погнал обратно на дорогу. Пришлось обойти цепь красноармейцев, выходя им в тыл, так что не обнаружили.

Над дорогой стоял вой. Погибших много, детей не один десяток. Что сделать с этим белобрысым немцем лет двадцати пяти, я ещё задумал, когда тот покинул свою подбитую машину. Оставлять в живых этого нелюдя, что с презрительной гримасой смотрел на выживших, не хочу. Я решил отдать его тем, кто потерял родных и детей. Где-то читал о подобном. Не помню где, но это отличная идея.

Когда мы вышли на дорогу, я, осмотревшись, выстрелил из винтовки в воздух, привлекая к себе внимание и вскочил на перевёрнутую телегу.

– Товарищи! – Голос мой немного срывался, я волновался, эмоции так и переполняли. – Это один из тех немецких лётчиков, что только что расстреливал вас. Он был подбит и выпрыгнул. Я привёл его на ваш суд, на народный суд!..

Немец заподозрил неладное, когда вокруг него стал собираться, уплотняясь, народ, причём с таким выражением лиц, что в их намерениях мог бы разобраться любой. А я говорил и говорил. Сообщил, что знаю немного немецкий и уже пообщался со взятым немцем. Им был приказ специально уничтожать беженцев. Мол, требуется освободить земли, чтобы заселить сюда своих, семьи. Когда я это произнёс, толпа, как один, колыхнулась к немцу. Тот, визжа, попытался укрыться за телегой. Но его вытащили, сомкнулись над ним. Визг перерос в вой, который быстро захлебнулся, как-то нехорошо захлебнулся, будто ему горло порвали. Все, кто был в стороне, пытались протиснуться, чтобы хотя бы ногтями дотянуться и впиться в ненавистное арийское тело. Армейцев тут хватало, но ни один не вмешался и не отбил немца, у некоторых на лице было полное одобрение моих действий.

Когда толпа отхлынула, я обнаружил лишь изрядное пятно крови и какие-то куски. Летуна натурально порвали. Вздохнул: месть свершилась, но людям, что вершили суд, легче от этого не стало, хотя некоторые и пытались выглядеть бодрячком. Другие, обессилев, садились там, где стояли, силы покинули их после того, что они сделали. Обернувшись, я увидел знакомую полуторку и зелёные фуражки погранцов.

«О, Шальский. Не-е, парни, встречаться с вами я не хочу».

Дед стоял чуть в стороне, я его заметил, ещё когда начинал произносить свою речь, так что он всё видел. Не скажу, что слышал с его тугоухостью, но видел. Ввинтившись в толпу, я направился к нему.

– Ты куда это? А поговорить? – услышал я сзади знакомый голос, и меня крепко ухватили за плечо.

Обернувшись, криво усмехнулся.

– Вас много, вот друг с другом и поговорите, – отрезал я.

– Ты мне тут поговори ещё. Чего устроил, что ещё за самосуд?

– Ты это видел? – указал я на всё вокруг.

Тот помрачнел – возразить ему было нечего.

– Какими судьбами здесь?

– От немцев уходим. Своих я в овраге спрятал и за немцем рванул. Дальше вы видели.

– Не всё, поздно подъехали.

Всё-таки меня отвели к старлею, и тот записал показания. Ругать не стал, но огорчённо покачал головой, правда, мне всё равно стыдно за свои действия не было, я потому и сказал ему, что считаю, что всё сделал правильно. Это народ покарал убийцу. Тот не стал вступать в споры о законности самосуда, а закончил опросом. Очень его заинтересовал тот политрук и боец с уничтоженной машины. О них я рассказал во всех подробностях, и меня отпустили.

Добравшись до деда и ухватив его за рукав, повёл в сторону оврага. Я было хотел сбегать за парашютом, шёлк его очень ценен, сестрички и мама порадовались бы, однако рота, что проводила прочёсывание, возвращалась, и у одного из бойцов в руках был белый ком купола парашюта. Нашли, значит.

Дед заметно волновался, у него снова появились непроизвольные подёргивания головы, так что, отдав ему котомку и вместе с лайками отправив к стоянке, сообщив, что скоро вернусь и мы двинемся дальше, я с «лейкой» стал обходить дорогу, фотографируя всё. Самые жуткие кадры старался подобрать, чтобы до нутра пробирали. Родственников, оплакивающих погибших. Догорающий ЗИС с погибшими героями у него. Пограничников, что относили тела для погребения в братской могиле. Сделал и общие снимки дороги.