Жюль Лермина - Парижский кошмар

Сэр Атель, казалось, даже не расслышал эту героическую речь. Он продолжал:

— Весь день 1 апреля я провел за вычислениями и проверкой аппарата. Я отправил мисс Мэри Редмор письмо. В нем я сообщал о своем отъезде и скором возвращении; я также скромно и без всякого хвастовства описал непредставимую важность своего изобретения.

Торопливо перекусив двумя таблетками Бертло [12] Виднейший французский химик Пьер Эжен Бертло (1827–1907) в конце XIX в. предсказывал, что через сто лет химики научатся заменять обычную еду синтетическими таблетками; как можно видеть, Лермина взял на вооружение эту пока еще фантастическую идею. , я сел в кресло здесь, у окна, и стал с любовью глядеть на аппарат, казавшийся в лунном свете таким изящным и полным сил…

Я задремал, грезя о будущем…

И вдруг…

Меня пробудил необычный шум…

Я открыл глаза и увидел на стене, у ворот, человеческую фигуру.

Я вскочил и выбежал наружу. Увы! Я все же опоздал!

Незнакомец, чье лицо я ясно разглядел в свете луны, метнулся к аппарату, яростно жестикулируя… Забыл вам сказать, что мой Врилиолет немного напоминает по форме портшез…

Неизвестный резко открыл дверцу и скрылся в аппарате. «Берегитесь! — крикнул я. — Не двигайтесь и ни к чему не прикасайтесь!»

Что случилось потом? Я могу только гадать. Несомненно, незнакомец занял сиденье, расположенное так, что с него можно было легко дотянуться до всех механических частей аппарата… Протянув руку, он случайно схватился за одну из рукояток, приводившую в действие ту колоссальную силу, о которой я вам рассказывал…

Я не успел ему помешать, а на мои крики он не обращал внимания… И вот я увидел, как верхний пропеллер начал с головокружительной быстротой вращаться… а затем Врилиолет легко, как бабочка, поднялся с земли и с быстротой пушечного снаряда исчез в небе, в ночи, в черной бескрайней бездне…

Меня словно кто-то по голове ударил, и я упал, как подкошенный.

Поймите, мистер Бобби! Мою мирную жизнь, посвященную науке и труду, внезапно перевернула двойная катастрофа!

Я убил человека, — незнакомца, спору нет, но собрата по человечеству!

— «Убил, убил!» — вмешался Бобби. — Да он сам себя убил!

— Но разве не я создал орудие его смерти? Я один умел управлять этой могучей машиной… зачем я только оставил ее во дворе…

— Вы забываете, что во двор можно было попасть, лишь перебравшись через стену, а на такое решится только пьяный или умалишенный! Нормальные люди не лезут на стены, черт побери — а если лезут, пусть пеняют на себя… Как я понимаю, вы узнали человека на фотографии…

— Я видел его очень недолго, но у меня нет никаких сомнений… О, несчастный!

— Лучше скажите — негодяй и преступник! Джона Кокс-ворда ждала веревка, и вы, сами того не подозревая, оказали обществу большую услугу, избавив всех нас от этого мерзавца.

— Его лицо встает передо мной каждую ночь… Я помню, какой жуткий крик он издал, когда почувствовал, что аппарат отрывается от земли…

— Сентиментальность излишня! — безапелляционно заявил Бобби. — Поделом ему! Перестаньте винить себя в смерти злодея Коксворда… Но как вы объясните тот факт, что его мертвое тело было найдено висящим на ограде Обелиска в Париже — а не, скажем, на Трафальгар-сквер, у памятника Нельсону?

— К сожалению, объяснение самое простое… Бедняга, унесенный Врилиолетом, был растерян, ошарашен, не понимал, что с ним случилось… Я сам устанавливал систему управления и знал все ее тонкости, но этого нельзя сказать о постороннем…

Головокружительная скорость полета, шум пропеллера, гул мотора — ничем не сдерживаемый, он вращался, должно быть, с безумной скоростью… и все это в сочетании с ночной темнотой и страхом перед громадным окружающим пространством… Я полагаю, что несчастный впал в панику, попытался выбраться из адского устройства…

— И упал на площадь Согласия в Париже! Значит, Кокс-ворд — это Коксворд! Моя честь восстановлена! О, сэр Атель, как благодарна будет вам миссис Бобби! И как я поквитаюсь с этими французскими борзописцами, осыпавшими меня оскорблениями! О, они будут раздавлены, обещаю вам…

Лаберже терпеливо прождал больше часа — признания сэра Ателя заняли немало времени. Затем он решил во что бы то ни стало найти человека, с которым собирался поговорить.

Он выбрался из лаборатории, без труда обнаружил двор, заметил дверь, за которой скрылись сэр Атель и мистер Бобби и, долго не раздумывая, прервал затянувшуюся беседу. Короче говоря, он повернул ручку и распахнул дверь в тот самый момент, когда мистер Бобби, в жестоком предвкушении близкой мести, произносил свой монолог, сопровождая его яростными жестами.

Завидев Лаберже, одного из былых преследователей, мистер Бобби подбежал к репортеру, схватил его за галстук и заорал:

— Ха-ха! Коксворд — не Коксворд? Ха! В час ночи он был в Лондоне и не мог оказаться в пять утра на площади Согласия в Париже? Так вы писали? А вот и мог, месье журналист — и я это докажу!

Лаберже был гораздо сильнее Бобби. Он взял детектива за руки, отстранил и заставил сесть. Затем, обращаясь к сэру Ателю, он сказал:

— Искренне прошу меня извинить, месье, но мне не хотелось бы ждать слишком долго. Сейчас, когда вы выслушали этого идиота, не изволите ли выслушать и меня?

Сэр Атель едва заметил нового собеседника. Он весь ушел в раздумья. Детектив пролил свет на личность его жертвы. Коксворд был негодяем, бандитом! То, что ученый считал преступлением, на глазах превращалось в несчастный случаи…

— Тысяча извинений, сэр, — сказал он Лаберже. — Виноват, я позабыл о вас, так как мистер Бобби сообщил мне важные и чрезвычайно интересные новости…

Бобби не преминул воскликнуть:

— Новости о Коксворде… Помните, как все вы, жалкая кучка французских глупцов, накинулись на меня, когда я утверждал, что труп у Обелиска — это Коксворд! Как вы смеялись, как оскорбляли полицию моей страны и пытались запятнать честь Англии в лице ее скромного и преданного слуги! Придется вам покаяться, месье, и признать, что это вы, ничтожные щелкоперы, очернили своей глупой ложью честного человека и тем самым совершили отвратительное деяние. Знайте, наказание за него падет на вас и в этом мире, и в мире ином!..

Лаберже глядел на Бобби, ничего не понимая. Почему этот человек снова вспомнил о Коксворде? Лаберже твердо знал, что одновременно присутствовать в двух местах невозможно. В конце концов, он сам, еще работая в «Репортере», провел расследование и заручился показаниями свидетелей, заверенными лондонским адвокатом. Но теперь он состоял в штате «Нувеллиста» и был бы очень рад, окажись Бобби в здравом уме, а Коксворд из Лондона и парижский мертвец — действительно одним и тем же человеком. Новый патрон Лаберже, редактор «Нувеллиста», люто ненавидел конкурентов из «Репортера» и дорого заплатил бы, чтобы вставить им палки в колеса…