Константин Кураленя - Шаман-гора

Помня о неожиданном сюрпризе, я внимательно огляделся по сторонам. Вокруг было тихо, если не брать в расчёт пернатых обитателей тайги. Они продолжали весело чирикать на разные лады. Проблемы и смертельные страсти двуногих пришельцев их совершенно не волновали.

Я негромко свистнул. Шагах в двадцати от меня раздался ответный свист, а через минуту ко мне подошёл и сам Степан.

— Ну, ты даёшь, — только и смог вымолвить он, глядя на результаты моей работы. — Дак где ты, говоришь, служил?

— В лейб-гвардии десантно-гренадёрском полку.

— А десантно, это как?

— Это диверсии в тылу противника. То бишь партизанская война с причинением врагу наибольшего урона с наименьшими потерями, — выдал я.

— Ну вот, а еще от охфицерства своего отказываешься, — хмыкнул Степан. — Мне таких мудрёных словов ни в жизнь не выговорить.

— Да ладно, проехали, — прервал я казака.

Но не скрою, его похвала была мне приятна.

— Дак ты и на Кавказе, значит, воевал? — не обратил внимания на мои слова Степан.

— Да пришлось немного.

— То-то я и смотрю, что ты выи нехристям режешь, как магометанин какой-то. Небось, там наловчился?

— Не скажу, что мне это нравится, но «духи» действительно любят головы православным отрезать. Скажу больше, у них это самое любимое развлечение в свободное от работы время. Да и на работе то же. Ведь основная их работа — это разбой.

Выслушав мой ответ, Степан удовлетворённо махнул головой и произнёс: — Трохвеи опосля определим, а пока остальных надо порешить.

— Если живы останемся, — поправил я Степана.

— Теперь я в этом не сумлеваюсь.

Отвязав пленного хунхуза, мы тронулись в дальнейший путь.

Полоснув напоследок последними лучами по верхушкам деревьев, дневное светило ушло на покой. За всеми нашими заботами и приключениями не заметили, как пролетел день. Нужно было поторапливаться, а иначе нас ждала вторая прогулка по ночному лесу.

— Если верить «нашему другу», то их там осталось семь человек, — вполголоса произнёс я.

— Небось, управимся с Божьей помощью, — рассудительно ответил Степан.

Где-то неподалёку послышалось журчание воды. Степан поднял руку.

— Если они где-то и устроили привал, то, могёт, на берегу ручья, — произнёс он.

— Логично, — согласился я.

И мы, вновь привязав «языка» к дереву, отправились в разведку.

Предсказания Степана полностью оправдались. На другой стороне небольшого ручейка вольготно расположилось бандформирование маньчжурского пошиба.

Пленницы сидели отдельной группой, спиною друг к дружке.

Их руки, заведённые за спину, были крепко связаны, а кроме того, они были связаны и между собой, что говорило о некотором опыте в обращении хунхузов с живым товаром. Видать не впервой приходилось им воровать людей. Пора ставить точку в их нехорошем бизнесе. Пленниц охранял невысокий китаец в заляпанном грязью халате. Остальные в разных позах сидели и лежали на земле неподалёку от пленниц. Часовой развлекался тем, что, разорвав рубаху на груди Катерины, похотливо лапал её за белые, словно сметана, груди. У девушки не было ни сил, ни свободы действия, чтобы хоть как-то воспрепятствовать поползновениям насильника. Крупные слёзы текли по её грязным щекам, оставляя на них чистые дорожки.

Те из хунхузов, которые не спали, своими азартными выкриками подвигали насильника на более разнузданные действия.

Побелев от ярости, Степан вскинул винтовку. Я понял, что дело принимает нежелательный оборот. Озверевшего казака мне уже не остановить. Остаётся только одно: как можно эффективнее использовать создавшуюся ситуацию. И я без слов вскинул своё оружие, стараясь угадать, кто из шестерых отдыхающих хунхузов более всего подходит на роль предводителя.

Наши выстрелы грохнули почти одновременно.

Первым пал так и не успевший выполнить свои низменные желания хунхуз. Его буквально отбросило на завизжавших в страхе девушек. Мой выстрел также не пропал даром, и, отбросив в сторону ставшие бесполезными винтовки, мы выхватили револьверы и холодное оружие. Я — неизменный нож, а Степан — шашку.

Здесь надо заметить, что в те времена без перезарядки из винтовки можно было сделать только один выстрел. Ещё не был изобретён патрон в том самом виде, в каком мы привыкли его видеть сейчас, хотя и заряжалось уже оружие с казённой части.

Но я не буду больше загружать вас технической стороной вопроса, потому что дальнейшие события развивались с неимоверной быстротой.

Непрерывно паля из револьверов и жутко матерясь, мы выскочили на поляну. Враг пытался отстреливаться, но недолго. Мы просто-напросто не дали ему на это времени. Буквально сразу, как только прозвучали наши выстрелы, ещё два хунхуза пали бездыханными под ноги своих товарищей. Судя по всему, первая пуля сразила их предводителя. Во всяком случае, организовать какую-либо мало-мальскую оборону никто не попытался. Оставшиеся трое успели сделать несколько беспорядочных выстрелов и были безжалостно истреблены.

Покончив с бандитами, мы обратили внимание на девушек.

Видок у них, конечно, был ещё тот. Грязные, оборванные, на осунувшихся лицах ссадины и царапины… И лишь при виде нас их глаза загорелись огнём надежды. Мы выхватили ножи и стали резать путы, стягивающие руки пленниц.

Одна из освобождённых мною девушек беспомощно повалилась на траву. И только тут я заметил, что она мертва. Шальная пуля попала ей прямо в голову. Хоть эта девушка и была мне незнакома, но сам по себе вид погибшей женщины в глубине души вызывает щемящее чувство некой несправедливости. Кроме того, и Луиза сидела белая словно мел, отчаянно прикусив дрожащие губы. На её бедре под платьем набухало красное пятно.

Я, желая ей помочь, одёрнул платье вверх, обнажив при этом её стройные бёдра и часть плоского живота. В глаза мне сразу бросились чёрные завитки волос, укрывавшие самое сокровенное место девушки, и пулевое отверстие, расположенное чуть ниже девичьих прелестей. Из раны медленной струйкой вытекала кровь.

«Это хорошо, — успел подумать я, — кровеносная артерия не задета, и рана сквозная». Дальше мне додумать не пришлось.

Оглушительная пощёчина вернула меня в мир скромных и стеснительных людей.

«Фу ты чёрт! — выругался я про себя. — Ведь наши прабабушки не носили нижнего белья. А я бесстыдно узрел самые потаённые места юного создания. Да она скорее умрёт от потери крови, чем даст мне себя перевязать. А удар-то у девочки неплохо поставлен!» Я быстро вскочил и стянул с себя гимнастёрку, а затем и нижнюю рубаху. В считанные секунды я разорвал её на полоски, наподобие бинтов, и отдал их Катерине.

— Перетяни сначала ногу выше раны, а затем перевяжи, а то твоя сестра кровью истечёт.