Константин Кураленя - Шаман-гора

Но удручённые новостями женщины даже не поинтересовались, как будут называться те селения. Степан был явно разочарован таким невниманием.

— Ну и как? — спросил я его.

— Када и Койма, — удручённо ответил тот. — И будут они находиться ещё ниже по течению Амура, чем Софийск и Мариинск.

— Ну, ты, Стёпа, даёшь. Ты думаешь, что ты их обрадовал? — кивнул я в сторону поникших женщин.

— Дак они слухать не хотят. Я-то ведь не всё сказал, — обиделся Степан.

— Ну и какой булыжник ты за пазухой утаил на этот раз? — поинтересовался я.

Услышав наш диалог, женщины повернули к нам огорчённые лица.

— Никакой не булыжник, — засопел казак. — Господа охвицеры уже жребий утвердили кому где селиться. Вам всем, окромя семей братьев Шишкиных, в устье реки Горин. А Шишкиным — у стойбища Хульсань.

Последние слова казака повисли в полнейшей тишине. Женщины, раскрыв рты, недоверчиво смотрели на Степана.

— Дак чего ж ты изгалялся над нами, ирод, — пришла в себя первой Катерина. — Надо было попервоначалу об эвтом сказать.

А ты Када, Койма, — передразнила она казака.

Остальные женщины взволнованно заохали и стали утирать радостные слёзы. Степан, словно не понимая, какой груз снял с их плеч, равномерно двигал челюстями, пережёвывая остатки пищи. Затем, словно очнувшись, проговорил: — Дак в тех двух низовых селениях для переселенцев избы ставят солдаты. По причине того, что прибудет туда сплав уже к холодам.

— Да пошёл ты к лешему со своими избами и со своими низовыми селениями, — вспылила новоиспечённая невеста. — Заладил, как сорока, одно и то же. Када, Койма… На кой ляд они нам сдались!?

Степан обидчиво замолчал.

— А избы, Степан Северьянович, наши мужики сами сладят.

Такие, какие нам по ндраву придутся, — примирительно произнесла Аглая.

Затем она перекрестилась и добавила: — Лишь бы ужо до места добраться. А тамотка, даст Бог, не пропадём.

Степан, всё ещё продолжая дуться, отодвинулся от костра под защиту сумерек. Я уже давно облюбовал себе это место и теперь сидел себе тихонечко и наблюдал за окружающими. Вернее, мой взгляд постоянно натыкался на одну из присутствующих. Нетрудно догадаться — на кого.

Луиза сидела освещённая пламенем костра и отрешённо смотрела в огонь. Она, так же как и я, понимала, что слова Степана означают скорое расставание. Женщины, не обращая на нас внимания, оживлённо обсуждали свалившиеся на них новости.

— Послушай, Мишь, а чего они так взбеленились? — спросил Степан недоумённо. — Чем плохи Када и Койма? Тем более что приедут уже к готовым хатам.

— Дурак ты, Степан. Знаешь, сколько времени они уже в пути? Они ведь не цыгане. На черта им сдались твои хаты? Скажи им сейчас выгружаться, и они сию минуту начнут таскать вещи.

— Да-а дело, — удручённо промолвил Степан.

— Послушай, Степан, как ты понимаешь смысл жизни? В чём он заключается? — спросил я, не отрывая взгляда от раскрасневшегося от огня лица Луизы.

— Что-то ты, Мишаня, больно мудрённо говоришь. Вот вы все, которые из их благородиев, дюже пытаетесь всё запутать. Везде какую-то хитринку ищете.

— Не понял? — я недоумённо посмотрел на Степана.

— А что тут непонятного. Жизнь, она и есть жизнь. Живи, детишков плоди да Бога не гневи. Ну и об отечестве своём не забывай. Потому как в нём опосля тебя твоим детям и внукам жить, — ответил Степан не задумываясь.

Я несколько мгновений разглядывал своего друга. Вот так, спокойно и незатейливо человек, едва умеющий читать и писать, объяснил мне то, над чём каждый человек хоть раз в жизни серьёзно задумывался. А может быть, так оно и есть? Зачем эти изматывающие душу самокопания в поисках ускользающей истины?

Нет. Не всё так просто. Есть какая-то высшая цель в нашем существовании. Вот только какая? Нет и не будет на этот вопрос однозначного ответа.

Я стоял на посту предрассветную смену. Мужики уже давно откосились и с помощью женщин перетаскали траву на плоты.

Пермские тоже угомонились. Лишь молодёжь пока ещё не вернулась из ночного.

Погода стояла безветренная, и ярко светившиеся в небе звёзды укрыл плотный туман. Он поднялся и наполз на сплав со стороны Хумминского озера. Я прислушивался к прохладной тишине и предавался невесёлым раздумьям. Вдруг моё внимание привлекло уже знакомое похрюкивание. Медведь! Какого чёрта?!

Я подтянул к себе берданку и, поднявшись, осторожно направился в сторону странных звуков, но косолапый, учуяв моё приближение, убежал в прибрежную чащу. Я понял это по удаляющемуся в глубь леса треску кустов. Когда я вернулся к едва тлеющему костру, то увидел, что меня ждут. Кто бы мог это быть?

Но сердце уже тягуче заныло. Его не обманешь.

Я подхватил Луизу на руки и, покрывая её лицо поцелуями, понёс подальше от костра. Она покорно приникла к моей груди и доверчиво отвечала на ласки.

Когда мы уткнулись в прибрежную стену тальника, я опустил Луизу на поваленное дерево и встал перед ней на колени.

— За что нам всё это? — уткнулся я головой в её тёплые колени. — Каких-то четыре дня, и всё. Свидимся ли ещё?

— А ты, Мишенька, верь. Без веры никак нельзя, — сквозь слёзы шептала Луиза. — Ты ведь заберёшь меня на свой остров?

— Девочка ты моя наивная, — я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к её щеке. — Куда же я без тебя? Что я там один буду делать? Ты будешь принцессой этого острова и королевой моего сердца.

— И мы будем править там справедливо и милосердно, — улыбнулась она сквозь слёзы.

— Это уж как получится, — я поднёс к губам её ладонь. — Но мы постараемся. Мы очень постараемся.

Время неумолимо отсчитывало оставшиеся до подъёма мгновения. Оно не подкупно. И как бы мы ни пытались его обмануть, всё равно одна минута складывается из шестидесяти секунд, а час — из шестидесяти минут. Так было и будет всегда. Вот только одного я не могу до сих пор понять, почему оно изменило своему правилу и открыло передо мной двери в глубины своего прошлого? Но в этот час на нашей стороне была сама природа.

Плотное покрывало из утреннего тумана надёжно укрыло нас от посторонних глаз. Мы прижимались друг к другу горячими телами и никак не могли насытиться этой близостью. Деревья щедро поили нас утренней росой, а разгорячённые тела радостно впитывали живительную влагу. Это было наше утро. И никакие силы не смогли бы его у нас отнять.

— Давай не будем думать, что у нас осталось всего четыре дня, а скажем, что судьба нам дарит ещё целых четыре дня, — прошептал я на ухо Луизе.

— Да, любимый, — едва слышно прозвучал ответ.

С берега Амура донеслось конское ржание и голоса возвращающейся из ночного молодёжи. Луиза тревожно встрепенулась и, окатив меня на прощание жаром своих запёкшихся губ, подхватила своё платье и скрылась в тумане.