Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер

— Продолжай.

— Эти силы и столкнулись, — сказал я. — Весьма.

Он смотрел на меня пристально, всматриваясь в самую глубину моей, надеюсь, бездонной мохнатой души, красивой, богатой и достойной, несмотря на некоторую корявость, что именуется мужественностью и нашими мужскими достоинствами.

— И?

— Силы столкнулись, — повторил я уже упавшим голосом, — даже обрушились друга на друга очень даже... реально, грубо, зримо... как водопровод, сработанный еще рабами Рима... в общем, у меня все путается, я тоже по голове получил. Раньше только оглядывался, где это стучат, а теперь уже больно, умный стал, значит-ца... В общем, да позволено мне такую дикую формулировку, но ангелы всякий раз надеялись, что Господь вот-вот смахнет с лица земли этих противных потомков Адама и отдаст такой дивный сад им. Но Господь то из Всемирного потопа дал спастись семье Ноя, то отдельные города выжигал, как клоповые гнезда, а людей целиком все никак... но наконец-то вроде решился!

Отец Дитрих перекрестился.

— Значит, дьявол и его подручные сумели опорочить человека перед светлым ликом Господа?

— Да там и стараться особенно не надо, — сказал я жалко, — сами знаете, отец Дитрих, человек все еще такое говно... Но Господь еще и милосерден, потому все же дал и на этот раз человеку шанс. Заранее, как и о потопе, предупредил народы о неминуемой расплате, явив эту Багровую Звезду Смерти в чистом небе, которое мы никогда больше не узрим. Вот тут-то и началось...

— Сэр Ричард?

Я сказал со вздохом:

— Ангелов затрясло, как Светлых, так и Темных. Вдруг да Господь и на этот раз сжалится и пощадит человечество? Нужно не дать потомку Адама выкарабкаться, нужно запихнуть его в пучину разврата глубже, явить перед светлы очи Господа все его грехи, блуд и непотребие... и тех, кто намерен сражаться с карающим мечом Господа, Маркусом, устранить любой ценой, а то вдруг у них что-то да получится.

Он покачал головой, не сводя с меня встревоженного взгляда.

— Я тоже заметил, что во всех королевствах резко возросли блуд, убийства, грабежи, разврат и прочие непотребства... но думал, это потому, что перед концом света народ пускается во все тяжкие.

— Нет, — сказал я горячо, — это работа пятой колонны!.. Враг из-за мировой кулисы подбивает наших граждан к противоправным действиям, к беспорядкам, развращает наши умы и души, разлагает и вредит всячески, убирая сильного противника с пути... Он всегда так действовал, но сейчас, в последние дни перед Армагеддоном, старается убрать тех немногих, кто пытается дать отпор!

Он тяжело вздохнул.

— Понимаю. Убрать маяк — лишить нас последних шансов на победу. С кем вы сражались? И кто был с тобой, сын мой? Кто сражался столь доблестно?

Я сказал нерешительно:

— Отец Дитрих... вы человек широких взглядов... но то, что скажу, ввергнет в ненужное беспокойство и смущение душу... Скажу только, что к нашему несчастью практически все ангелы хотели бы, чтобы человек исчез, а землю Господь отдал им. Разница между ними только в том, что одни промолчали в тряпочку, а другие возмутились. Тех, что смиренно промолчали, не решаясь поднять голос против Господа, мы отныне зовем Светлыми ангелами, а взбунтовавшихся — Темными, хотя на самом деле те и другие, уж простите, такое говно, если все называть своими именами!

Он выглядел усталым и постаревшим, я взял его высохшую кисть руки и почтительно поцеловал.

— Никому этого не говорил, отец Дитрих, и не скажу. Но сейчас водораздел проходит не между Светлыми и Темными, а между теми, кто хотел бы гибели потомков Адама и кто хотел бы его уберечь.

Он вздохнул еще тяжелее.

— Такие есть?.. Впрочем, вы правы, сын мой. Они есть, и мудрость Господа в этом велика.

— Отец Дитрих, — сказал я, выпрямляясь.

Священник стоит почти у самого оцепления, я вскинул руку и сделал подзывающий жест ладонью. У него оказалось хорошее зрение, тут же заспешил в нашу сторону..

Отец Дитрих начал подниматься, я торопливо подхватил, помог, он перевел дыхание и сказал с чувством:

— Благослови тебя Господь! Держись, сын мой. Наступают самые трудные времена. Держись. Будет трудно.

— Уже трудно, — заверил я.

— Будет еще труднее, — успокоил он. — Вообще будет невыносимо! Но вынести придется. Господь не зря нас испытывает! Что-то готовит.

— Вынесем, — пообещал я.

Он сказал негромко:

— У меня есть двое священников и один монах...

— Отец Дитрих?

Он осмотрелся по сторонам, сказал еще тише:

— Их святость духа и помыслов достигли... определенных высот. Каких, не скажу. Просто поставь их на самое опасное место. Они сами к тебе подойдут.

Священник подхватил стульчик, другой рукой отца Дитриха под руку, а я вернулся к коню.

У лорда Робера из главного зала все еще доносятся веселые голоса, звуки музыки, туда вбегают захеканные слуги с полными жареного мяса подносами и кувшинами вина, еще двое вкатили в распахнутые двери целый бочонок.

Нехаштерон жадно втянул носом аппетитные запахи, сказал с мольбой:

— А как бы нам... а?

Азазель молча взглянул на меня с вопросом в серьезных черных глазах, а я, поколебавшись, выдавил с неохотой:

— Но только чтоб никто даже не заподозрил, кто вы и откуда!

Азазель ответил с готовностью:

— Сам не выдам себя и этого безрогого придержу.

Нехаштерон буркнул недовольно:

— Я бескрылый с того рокового дня, но рогатым никогда не был.

— Шутю, — пояснил Азазель.

— Когда-нибудь за такие шутки, — прошипел Нехаштерон, — отблагодарю, не обрадуешься.

Лорд Робер, услышав о нашем прибытии, поспешил выскочить из зала, заулыбался счастливо.

— Все мои предки иззавидуются!.. И будущие потомки. Ваше Величество, берите своих друзей и за стол, за стол!... Для вас оставлены три самых почетных места!.. Я уже успел рассказать, как мы дрались отважно, но хотя и показывал всем дыру в стене, как-то мне поверили не особенно...

— Надеюсь, — сказал Азазель серьезно, — нас поместят в те же апартаменты?

— Что вы, — сказал лорд с укором, — как можно? В соседние, где стена цела!

— А если снова придут? — спросил Азазель коварно.

Лорд Робер на миг задумался, но махнул рукой и сказал беспечно:

— Что стена!.. Зато будет чем бахвалиться!

— Это важно, — подтвердил Азазель. — Без бахвальства нет человека. Это обязательная черта настоящего мужчины.

Гости встретили радостным гулом, я жестом велел не вставать, но все равно поднялись и с почтительно склоненными головами стояли каждый у своего места, пока мы трое не сели во главе стола.

Азазель улыбался и раскланивался, но больше всего ликовал, хоть и старался не показывать этого, Нехаштерон. Я даже не стал, как намеревался, что-то создавать для него из еды или питья, он и так счастлив уже возможностью просто сидеть за столом, где просто у людей веселое праздничное настроение, где просто пьют и едят, не ломая головы над тем, что будет завтра.