Александр Дорофеев - Мексиканский для начинающих

«Зеленый патруль», — решил Васька. — Плавают безвозмездно. Чистят океан!»

Глядя на них, и самому хотелось какой-нибудь чистоты. Необычен и похвален был этот подвижнический труд, и все стремились приобщиться, подбрасывая мусор. А пловцы вроде поощряли. То один, то другой взмахивал руками, как бы говоря, — швыряйте! подчистим!

— Получка, — туманно сказала тетя Буня, — отгребают, черти! Сейчас на скалу полезут!

И вправду, закончив дело в бухте, пловцы кривым гуськом, цепляясь за выступы, впадины и травинки, нагруженные сетями, поперли в гору.

Добравшись до вершины, они приняли физкультурно-трагические позы на краю пропасти.

Толпа разноязычно волновалась. Проскальзывал и русский.

— Сигайте! Хули тянуть! Солнце жгеть!

Кажется, это был Сероштанов, но разглядеть не удавалось.

А солнце и впрямь яростно, одичало жгло, отбрасывая короткие черно-жирные горячие тени. Солнечная активность, известно, провоцирует. И Васька догадался, что чистка океана только предваряла ритуальное саможертвоприношение.

Вот один из бывших пловцов, фанатично подпрыгнув, как кузнечик, [25] На испанском кузнечик — сальтомонте, что в буквальном переводе означает «горный прыгун». полетел вниз, огибая почему-то скальные выступы. И маленькая тень, опережая и вихляясь, скользила под животом. По всем приметам они должны были соединиться на скале, но пути не скрестились. Еще миг — и канули в черной бухте.

— Бууня! ё-мое! — охнул Васька с толпою, которая и орала, и свистела, и впадала в мимолетно-обморочные истерики. Загудели теплоходы. А биплан выкинул мертвую, никем не оцененную петлю, поскольку все глядели в бездну, где среди безразлично-торчащих камней вздыхал океан.

Шло время, но прыгун не выныривал! Плеснулась рыбка, типа красноперки и, застеснявшись, скрылась.

Оцепенение, какое бывает, верно, когда гильотина отсекает голову, овладело толпой. Тетя Буня шепнула:

— Сейчас. Раз, два. Три!

И точно — выплыла большая и круглая, как буек, голова с присовокупленным телом. Помахав рукой, они отплыли в сторону.

И пока толпа приходила в чувства, следующий прыгун завис над пропастью. Прыгали из стойки на руках, присев на корточки и задом-наперед. Третий, кажется, летел вдоль скалы с мексиканским флагом, исполняя в ускоренном темпе национальный гимн.

Но особенно отличился последний. Связав ноги и покрыв глаза черной лентой, он с таким тонким расчетом зацепился плавками за терновый куст, что в пучину вошел совершенно голым.

В бухту полетели сотни бумажек разного цвета и номинала, серьги из ушей, наручные часы и обручальные кольца. Парочка экзальтированных дам пыталась нырнуть солдатиком в качестве получки. Но военное оцепление сдерживало.

Ныряльщики раскинули сети, предвкушая, как вдруг на вершине возникли новые персонажи.

Меж двух утесообразных парней Васька с изумлением увидел бледную, хилую тень Гаврилы. За ним поспешала Хозефина с Гаврилой Вторым.

Васька обмер. Меделлинский картель! Чего-то Гаврила напутал в крупном деле и сейчас отправится на дно, если долетит.

Толпа призывно улюлюкала, не подозревая, какое предстоит зрелище.

А на Гаврилиной слабой шее висел объемистый мешок — вероятно, с кирпичами.

«Не раскололся ли насчет тысячи килограммов? Так и меня шуранут. За Гаврилой хоть Хозефина прыгнет. А меня-то и проводить некому», — Васька беспокойно озирался, и взор его обостренный различил-таки пьяненького Сероштанова, глодавшего, как вампир, початок кукурузы на палочке. Далее обозначились дородные семейства Гадецких и Худюковых, выходцами из которых и были те дамы, норовившие солдатиком.

«Никто не проводит, — ужасался Васька, — Шурочка в сетях. Разве Буня? В ней есть родное!»

— Гаврила, — еле вымолвил он, кивнув на скалу.

— Нет! — жестко сказала тетя Буня. — Это не Гаврила и даже не Габриель. Это лидер всемирно-якутского движения, по кличке Некрасов. Продает наркотики, закупает оружие. В частности, устаревшие броненосцы и полуподводные лодки. Сейчас его казнят!

Но не тут-то было.

По кличке Некрасов вытащил из мешка пачку бумаги и метнул со скалы. Пачка распалась на отдельные листики, многие из которых, повторяя путь ныряльщиков, опускались в бухту и смешивались с денежными знаками, что раздражило собирателей, и трое были откомандированы на вершину, — разобраться. А листики порхали там и сям. Садились на борта теплоходов и яхт, прилеплялись к потным животам и щекам, давались в руки, превращаясь в листовки.

Васька поймал с русским текстом.

«Братья и сестры! Довольно жить порознь! Каждый в своем государстве! Каждый на своем острове или материке! Грядут тектонические сдвиги! Уже пробудились от вековой спячки вулканы! Скоро мы сомкнем в дружеском рукопожатии берега Азии и Америки. Долой сепаратизм! Воссоединимся! Да здравствует единый коммунальный континент Пангея, центром которого будет Якутия!»

Примерно то же самое мнимый Гаврила вещал в мегафон, чередуя пять-шесть наиболее популярных языков.

— Со временем, братья и сестры, к нам подтянутся Австралия, Африка и Новая Зеландия, а также мелкие архипелаги! Сокрушим границы! Заживем вместе на единой тихой земле, окруженной единым тихим океаном!

— Насколько я знаю из досье, — сказала тетя Буня. — По кличке Некрасов с детства ненавидел географию. Слишком много названий — моря, проливы, острова. То ли дело — один материк с одним океаном! Вот что значат детские комплексы, — назидательно поглядела она на Ваську. — Они опасны в социально-политическом смысле.

Листовки бесконечно кружились и порхали. Мнимый Гаврила надтреснуто орал: «Да здравствует Пангея! Да здравствует Якутия — центр новой жизни! Вкладывайте сбережения в тектоническую активность!»

Утесообразные хлопцы скидывали со скалы командированных ныряльщиков. Хозефина кормила грудью мнимого Гаврилу Второго, и тот мужал на глазах. А в толпе недоумевали — многим хотелось вложить сбережения в верное дело, но что за Якутия такая? Где она? На границе с Алжиром или в Центральной Америке рядом с Ямайкой? Пошли споры, размолвки. Сероштанов лупил худенького француза кукурузным початком, приговаривая: ешки-трешки, сам якут!

Американцы складывали своими телами большую эмбаргу. Группа шиитов раздувала костер из листовок, намереваясь спалить суннита. Фундаменталисты и ортодоксы хватали за грудки мормонов и адвентистов седьмого дня.

Назревало крупное коммунальное побоище. И трудно было решить, какая активность его провоцирует — солнечная, тектоническая. Или активность конца тысячелетия. Что-то сломалось, дало трещину.

Биплан заходил в пике, готовясь сбросить успокоительную бомбу.

— Пора, пора, Васенька, по нашим норам, — сказала мудрая тетя Буня.