Борис Батыршин - Курс на Юг [СИ litres]

В сарае, где они беседовали, было душно. Ветер с океана, прежде чем добраться до восточных окраин Вальпараисо, где Остелецкий подыскал для «морских пластунов» убежище в виде заброшенной коптильни, успевал напитаться пылью и угольной копотью. А ещё – неистребимый запах копчёной, солёной, протухшей рыбы.

«…и как долго теперь от нас будет разить, как от бочки из-под гнилой селёдки?.."

Но – ничего не попишешь, безопасность важнее. Место оказалось удобным, с хорошо просматривающимися подходами. И, что немаловажно, снять его удалось за сущие гроши. Не то, чтобы Остелецкий был ограничен в средствах, скорее наоборот – но слух о подозрительных личностях, готовых отсыпать серебряных песо по запросу за аренду укромного местечка, сразу же разойдётся по окрестностям. И наверняка привлечёт к группе нежелательное внимание.

И ладно бы, если одних только здешних бандитов…

– Господин старший лейтенант! Игнат Осадчий вернулся из города. Просится до вас с рапортом!

Вахтенный (порядки на «базе» завели флотские) окликнул его по-русски – лишних ушей тут не было. Остелецкий сложил газеты в стопку.

– Чего встал, зови! Послушаем, что у него там.

Унтер-офицер, ушедший в «морские пластуны» с клипера «Яхонт» и побывавший в каждом порту от Сингапура до Марселя, был отправлен на разведку. Испанского он не знал, зато владел «пиджином» – дикой смесью из английского, испанского и французского языков, на котором изъясняются моряки по всему миру. В своё время Игната по пьяной лавочке затащили на борт американского китобойца из Нантакета – «зашанхаили», как называют такой метод вербовки, – и два года он бороздил Южные Моря, пока однажды не встретил в одном порту русский корвет и не сбежал вплавь с опостылевшей американской посудины. Унтер при случае мог объясниться с матросом любой национальности, был хитёр, сообразителен, хорошо знал повадки портового жулья. Лучшего лазутчика Остелецкий не смог бы найти при всём желании.

Доклад не занял много времени. В числе прочего, Осадчий поведал, что в военной гавани разгружается британский пароход – на пирс с него спускают пушки, ящики и даже небольшую миноноску. «Портовые власти, – рассказывал унтер, – видать, не поделили с военными, кто будет отвечать за ценный груз. Сам видел, как таможенный чиновник сцепился с офицером, и тот его чуть не по зубам хлестал. В результате и орудия, и ящики и миноноска не деревянных козлах так и стоят на пирсе – и стоять, надо думать, будут до самого утра. Вот здесь, вашбродие, к я на бумажке отметил…»

Остелецкий развернул засаленный листок, на котором карандашом, довольно толково была набросана схема порта. Жирный крестик отмечал нужный пирс.

– И что, даже часовые не выставили?

– Как можно! – прогудел унтер. – Стоят, конечно, но не англичане, а местные, которые чилийцы. Одно слово, вашбродь, что часовые – кто цигарку смолит, кто на ящики присел и баланду травит, а кто и вовсе в теньке прикорнул. У нас бы таким прописали ума в задние ворота! Так что, не сомневайтесь, вашбродь: сейчас до ентого груза добраться – пустячное дело, и даже без ножиков обойдёмся, без крови. И до ящиков доберёмся, и орудиев, и до миноноски. С ней сейчас возятся механики, заводскую смазку с механизмов снимают, то-сё – но к вечеру, надо полагать, уйдут. И вот тогда самое время будет, вашбродие!

Остелецкий покачал головой. Идея была соблазнительной – он представлял, какую ценность для чилийцев представляет английская военная помощь. Если, и вправду, пробраться на вожделенный пирс…

– Слышь, Игнат, ты в порту, часом, чугунных труб не приметил? Чтобы можно стянуть без особого шума?

– А то как же! – расплылся в довольной ухмылке Осадчий. – Вот туточки, вашбродие, за стенкой склада, лежат штабелем, перетянутые проволокой. И сторожа нет – приходи, бери!

– Зачем вам понадобились трубы, Вениамин Палыч? – удивился Серебренников.

– Про бомбочки-«македонки» когда-нибудь слышали? Балканские инсургенты нередко ладили их из обрезков чугунных труб. Вот и мы можем их наделать – динамита у нас в достатке, осталось раздобыть трубы. А их, спасибо нашему унтеру, теперь есть, где позаимствовать. Снаряжать бомбочки поручим юнкеру Лукину, это как раз по его части.

– Не понимаю… – нахмурился корнет. – Грузы на пирсе мы и динамитными патронами подорвать можем. «Македонки» – они же против живой силы, разве нет?

– Так и есть, юноша. И поверьте, они нам ещё пригодятся именно в этом качестве. Но «македонками» мы займёмся позже, когда разберёмся с британским подарочком.

Он посмотрел на часы.

– Сейчас, господа, пять пополудни. Часиков около десяти двинемся – как раз, как стемнеет, будем в порту. Не заблудишься, Осадчий?

– Как можно, вашбродие! – обиделся унтер. – Да я с закрытыми глазами…

– Вот и хорошо. А вы, корнет пока прикиньте вместе с унтером, как нам эти трубы назад тащить. Весят-то они, надо думать – о-го-го!..

– А ящики, пушки, миноноска, наконец? Их-то когда?..

– Ночь длинная. Осадчий с Лукиным ещё раз прикинут подходы к пирсу, как расставлены посты, где разместить подрывные заряды. А мы, как управимся с трубами – присоединимся к ним. После фейерверка, который мы там собираемся устроить, будет не до них.

Чили, гавань Вальпараисо.

…декабря 1879 г.

Толчок был такой силы, что Греве скатился с постели. Широченной, двуспальной, заменявшей в их с Камиллой каюте судовую койку с низенькими поручнями, не дающими свалиться при качке. Но – какие поручни на супружеском ложе?

Снова громыхнуло. Палуба заходила ходуном, «Луиза-Мария» вздрогнула всеми своими тремя с половиной тысячами тонн водоизмещения. Ночь – непроглядная, угольно чёрная ночь Южного полушария – озарилась огненными языками. Причудливые изломанные отсветы заплясали на стенах каюты.

– Что происходит Шарль, дорогой? Мне страшно!

Камилла сидела на постели, прижав к груди простыню – волосы растрёпаны, голос испуганный. Барон вскочил, подтянул кальсоны и кинулся к иллюминатору. Взрывы сменились гулкой трескотнёй – словно рвались в печке револьверные патроны, брошенные туда малолетним проказником. Оранжево-дымный пузырь, набухающий за частоколом корабельных мачт, подсветился изнутри частыми вспышками. Барон отошёл от иллюминатора и зашарил по полу в поисках одежды – вчера вечером они не удосужились аккуратно развесить её по спинкам кресел…

– Ну, что там происходит? На гавань напали? Да не молчи, что за ужасная манера!..

Похоже, отметил Греве, дражайшая супруга постепенно приходит в себя. Вон, уже требует, возмущается…