Аркадий Черноморский - Последний подарок Потемкина [litres]

Когда Сенька добрался до Боровой улицы, ноздри его защекотал легкий запах сомнительного происхождения. Лед на канале таял, и все, скопившееся за блокадную зиму в темных подледных пространствах, потихоньку давало о себе знать…

Перед ним была прямоугольная, слегка закругленная наверху, ведущая во двор арка. Вход под арку закрывали здоровенные ворота на замке. Сенька подергал на всякий случай чугунную литую створку, но было заперто. Крепко-накрепко. Сквозь кружево чугунного литья был виден небольшой кусок внутреннего двора со сквериком, в центре которого стоял серого цвета приличных размеров фонтан… Заинтригованный, он попробовал просунуть голову в проем кружевной решетки, но чуть было не застрял. Слегка испугавшись такой перспективы, Сенька отступил и вознамерился осмотреть сию неприступную крепость со всех сторон. А для начала обойти дом вокруг. Выйдя из-под арки и подняв взгляд, он увидел табличку с надписью: «Боровая ул., дом 26».

Это было пятиэтажное здание. Пара обшарпанных эркеров по обеим сторонам арки претендовали на архитектурный изыск. В остальном же – классический петербуржский доходный дом начала века. Пройдя всего несколько шагов, Сенька понял, что этот дом имеет форму тупого треугольника, который клином врезается в неизвестную ему улицу, пересекающую Боровую под углом в 45 градусов. Продолжая усеченную вершину треугольника, перед ним лежал, треугольный же, маленький садик. Скорее, сквер. Несколько чахлых деревцев. Кусты непонятных растений. Пара скамеек. И покрытая прохудившимся асфальтом площадка.

На этой площадке с большим увлечением играла в классики сама с собой худенькая девочка лет десяти. Прыгая на одной ноге и ею же толкая битку из квадрата в квадрат, начерченные мелом на морщинистом асфальте, девочка предавалась своей игре с истинной страстью. Высунув от усердия язык, она очень старалась не попасть битой – баночкой из-под гуталина, на черту. Или, упаси господи, не наступить на черту ногой…

Увидев Сеньку, она приветливо посмотрела на него любопытными серыми глазами и остановилась, не закончив очередного прыжка. Две пепельные косички, пучками торчавшие по обеим сторонам ее узкого лица, ещё несколько секунд смешно шевелились, открывая маленькие уши.

– Хочешь поиграть? – с надеждой спросила девочка. Сенька одарил ее насмешливым взглядом, выражавшим целую гамму чувств. Как по отношению к игре в классики, так и к самой страстной любительнице этой игры.

Да даже если бы он и позволил себе переступить огромнейший возрастной барьер в четыре года и мужскую гордость и согласился бы на это чисто девчоночье предложение – опухшие несгибающиеся ноги вряд ли позволили ему прыгнуть. Даже пару раз.

– Если не любишь «классики», можем в «фантики», – не сдавалась девочка.

– Ты не бойся, у меня фантики есть, много… Я тебе одолжу. У нас тут конфетная фабрика рядом. Нам оттуда фантики приносят. Разные. И «Мишку на Севере», и «Кара-Кум», и «Грильяж», и «Белочку». Ты какие больше любишь? Я – «Белочку».

– Ты это про фантики или про конфеты?

– И про фантики, и про конфеты. И сами белочки мне очень нравятся… Они такие рыженькие, красивые… Ну, что, поиграем?

– Ты, случайно, не из кружка «Юный натуралист»? – не удержался Сенька.

– Нет, я просто зверей люблю – тех, которые не злые.

Он тут же пожалел о своей злой шутке.

Любительница игр и пушистых грызунов обиженно поджала сначала губы, а потом ногу, и прыгнула, подтолкнув биту-баночку сразу через два квадрата.

«Однако! – подумал про себя Сенька с удивлением, – двигается она довольно бодро для блокадного ребенка».

– Послушай, – произнес он примирительно, – ты не видела здесь старуху с белыми волосами? То есть и не старуху совсем, а просто женщину. Не молодую и не старую. У нее длинные светлые волосы и очень светлые глаза… и ноздри немного необычные…

– Необычные – это какие? – опять остановилась она в полупрыжке.

– Ну, широкие, что ли…

– Вообще, на тетю Любу похоже, да и на тетю Надю тоже…

– Это кто такие?

– Это мои тетки, мы тут все вместе живем, Боровая, 26, квартира 30.

– А они в Лапландии бывали когда-нибудь?

– Вряд ли, они все из-под Кулотина.

– Откуда?

– Кулотино – это станция такая, недалеко от Новгорода, на полпути между Ленинградом и Москвой. Там у моего деда дом… Был… В деревне…

Было заметно, что она тщательно выбирает слова, словно боясь сказать, что-то лишнее. И, чтобы не смущать ее, Сенька спросил:

– Так ты с тетками и мамой теперь здесь живешь? На Боровой?

Девочка опустила глаза и тихо сказала:

– Только с тетками, мамы нет больше…

– От голода?

– Нет, ее убили…

– Немцы, во время бомбежки?

– Нет, не немцы, – прошептала она ещё тише, – ее на Боровом мосту убили… и сбросили в Обводный…

Худенькие плечи вздрогнули. Потом ещё пару раз. Сенька нащупал в кармане когтистую лапку крокодила и пожал ее на прощанье.

– Закрой глаза, дай руку, – он взял ее узкую прохладную ладошку и вложил в нее обломок броши, – теперь смотри. Только не уколись. У него когти очень острые. Это тебе, ты ведь зверей любишь.

– Тех, которые не злые, – уточнила девочка, внимательно осматривая сияющего червонным золотом зверя. – А куда второй глазик делся?

– Выпал, – хмуро ответил Сенька, – и исчез куда-то. Я весь пол исползал, но так и не нашел.

– Он, похоже, под диван закатился и лежит там себе, тебя дожидается, – засмеялась девочка. И, прищурившись, добавила: – Да, он точно под диваном. Ты его обязательно найдешь. Это изумруд. Волшебный камень. От многих бед оберегает.

– Откуда ты про это знаешь? Ну, про камни, про изумруды…

– Тетки рассказали, они здорово в камнях разбираются, их дед научил.

– Он что, ювелир?

– Да нет, он, скорее, охотник, собак борзых разводит, – она опять засмеялась, – и дочерей… – Смех у нее был серебряный, как тихий колокольчик, – моя бабушка так часто шутила. Александра Фёдоровна… Ее так в честь императрицы назвали. У них с дедом их семь, дочерей:

– Вера, Надежда, Любовь, Анна, Мария, Клавдия, Зинаида… – Тут она опять замолчала, и Сенька сразу понял, кто такая Зинаида. Была…

– Ее друзья звали Зиночка Бельведерская, очень красивая была. А деда моего зовут Аполлон. Ну, знаешь, из греческой мифологии – Аполлон Бельведерский…

– Знаю, – прервал ее Сенька, – странное, однако, имя. Это что, настоящее?

– Аполлон – да. А фамилия другая, конечно. Но это тайна, секрет… Тоже красивая…

– Фамилия или тайна? – попытался пошутить он.

– И то, и то, – тайна, – ответила она серьезно, – и про самоцветы тоже тайна. Тетки рассказывали, что у деда их много было. Раньше.

– А откуда у тебя эта штучка? – и она помахала крокодилом, взяв его за хвост. Что-то в блеске тусклого золота крокодильей тушки или в не по-детски внимательных серых глазах этой десятилетней девочки заставило его открыть рот.