Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Мать честная, в бога душу и богородицу, – запричитал скуластый автоматчик, невзирая на ругань, мелко закрестившийся. – А ежели б рванула? Я ж упасть не успел. Так бы и разнесло на кусочки…

– Да-а, – подтвердил другой. – Можно сказать, свезло нам.

– Свезло, то свезло, – вступил в разговор их командир, сержант по фамилии Семовских, а что будем с танком делать? А, Никитин?

– Саперы среди твоих есть?

– Да, какие там саперы. Автоматчики да два пулеметчика.

– Я на саперных курсах месяц был, – подал голос невзрачный худенький и немолодой, лет под сорок, боец. – Нас учили с минами работать. Противопехотными, противотанковыми… Ну, и как из неразорвавшихся снарядов взрыватели выкручивать тоже показывали.

– А из минометных?

– Рассказывали и про них. Правда, меньше. Но, я думаю, там взрыватель не намного от снарядного отличается. Да и пока мина так торчит – до взрывателя все равно не доберешься. Ее главное оттуда без взрыва достать. А потом в сторону отнести и пусть себе лежит, саперов дожидается.

– Слушай, Литягин, – сказал своему бойцу Семовских. Ты всерьез хочешь попробовать мину обезвредить? А ежели рванет? Какой, мать-перемать, из тебя сапер в этом вопросе? Да, и сами саперы, бывает, ошибаются.

– Товарищ сержант, – перешел на официальный тон красноармеец, мирно служивший до призыва в армию счетоводом, – разрешите попробовать. В добровольном, так сказать, порядке.

– Слушай, Никитин, – обратился пехотный сержант к танкисту. – Что будем делать? Настоящих саперов ждать или моему, неопытному, разрешим рискнуть собой и твоим танком?

– Сам решай, – не захотел брать на себя ответственность танкист. – Если твой боец подорвется, думаю, мина и радиатор повредит: жалюзи у нас под решеткой приоткрыты, а закрывать их я теперь опасаюсь. И боец погибнет, и танк из строя выйдет. А вообще-то, кто ее, эту мину, знает. Чего она сразу не рванула? Может, и сама, даже если ее не трогать, рванет?

– Да-а… Непонятно. И откуда она, мать ее так вместе с Гитлером, прилетела? Что, немцы по своим бить начали? Мы ведь только-только здесь появились.

– Судя по наклону ее корпуса, – подал голос Литягин, – она с нашей стороны прилетела.

– С нашей?

– Ну да. С нашей. Разрешите, я подойду, только посмотрю. Чья она: наша или немецкая. У немецких, нам говорили, взрыватели уж больно чувствительные. От тонких веток срабатывают. Им даже в сильный дождь стрелять запрещают, чтобы прямо в стволе от капель не бахнуло. А у наших взрыватель жестче будет. Если мина наша – я бы попробовал ее извлечь.

– Ну, Литягин, военспец хренов, ладно. Пойди – глянь. Но пока не трогай.

– Наша мина, – обернулся через время Литягин. – От батальонного миномета. 82-мм. Она, похоже, взрывателем ни обо что не коснулась. Просто раздвинула решетку своим корпусом и застряла. И, возможно, отсырела. Потому и близко упала – остальные-то (слышите?) на дальнем крае села ухают. А у этой, как видно, и метательный заряд подгулял, и взрыватель. Я думаю, если она от удара сразу не рванула, то я ее смогу вытащить. Хорошо?

– Погоди! – крикнул Никитин. – А если к ней длинную бечевку привязать и, укрывшись за что-нибудь, дернуть?

– Не, – покачал головой Литягин, – засела она плотно, дернуть ее только вбок получится, а тогда точно взрыватель о решетку сильно придавится – может и сработать. Я ее лучше аккуратненько вытащу. Вверх. Руками.

– Ну, неугомонная твоя душа, – махнул рукой сержант, – ладно, разрешаю, вытаскивай. Всем остальным – укрыться!

Литягин снял из-за спины автомат, тыльной стороной ладони вытер со лба под каской выступивший пот и, прижавшись к наклонной горячей корме танка, осторожно обхватил обеими руками торчащий из слегка раздвинутой решетки корпус мины. Потянул, постепенно наращивая усилие, вверх – мина не шевелилась. Попытался повращать – не получилось. Тогда сапер-недоучка перенес захват под оперенный хвостовик боеприпаса, чтобы увеличить рычаг, и осторожно стал давить в разные стороны – мина внезапно поддалась и полностью вышла наружу.

Литягин замер, невольно ожидая взрыва, потом, осторожно держа на вытянутых руках больше чем 3-килограммовую смертоносную чугунную чушку, начиненную толом, выпрямился и медленно пошел от тридцатьчетверки в сторону поваленного пронесшимися через него танками сада. Прошел недалеко. Когда уже наблюдавшие за ним бойцы вздохнули с облегчением и стали подниматься с земли и выходить из-за укрытий, на месте только что живого красноармейца оглушительно и ярко рванула вспышка, сопровождаемая серыми быстро рассеивающимися клубами дыма. Был красноармеец Кузьма Литягин, в мирной жизни счетовод из далекого солнечного города Фрунзе, и не стало его. 400 грамм детонировавшего от внезапно и непонятно почему проснувшегося взрывателя тротила разметали небольшое сухощавое тело фактически подчистую. Товарищи с трудом разыскали его безобразно изуродованную голову в искореженной каске и раскинутые во все стороны более-менее крупные окровавленные останки, руководствуясь защитным цветом обрывков одежды на них, и быстро захоронили, сложив в плащ-палатку, под уцелевшей яблоней. Над небольшой в длину могилкой дали нескладный салют из нескольких стволов, помянули, передавая друг другу флягу с бимбером, и отошли, не оборачиваясь.

Пока чинили разорванную гусеницу, разминировали танк и хоронили Литягина, передовые части бригады окончательно выбили немцев из села, хотя одиночные выстрелы и короткие очереди еще доносились; часть пленили. По главной улице, уже не атакуя, а в походном порядке, вздымая с разбитой гусеницами дороги густую пыль, прошли танки и самоходки следующих батальонов и набитый стрелками, боевой техникой и грузами автотранспорт различного назначения. Прошли, и пыль за ними еще не успела улечься, как ее снова поднял транспорт следующий. Солдаты десанта взобрались на броню, и танк сержанта Никитина, выждав прохождение по захваченному селу очередной незнакомой автоколонны, пристроился ей вслед.

– Зря, Пашка, я его не остановил, – понуро сказал, перекрикивая рокот дизеля и лязг ходовой, пехотный сержант танковому, высовывающемуся по пояс из башенного люка. – Ну, дернули бы мы ту чертову мину бечевкой, ну, разворотила бы она тебе радиатор или еще чего в моторе. И что? Подъехала бы твоя ремлетучка и починила. Пусть не сегодня, так завтра. Село то ведь уже наше было. Дождались бы. Никуда не делись. А Литягин был бы тогда живой…

– Слушай, Иван, – ответил, оборачиваясь, Никитин, – и чего ты себе и мне душу рвешь? Война началась. На войне гибнут. Почему-то. И не всегда с пользой. Некоторые случайно или даже глупо. Но твой красноармеец погиб не совсем зря. Вот, танк на ходу остался. Догоняем своих, чтобы дальше бить врага. Сам посчитай, сколько сегодня только мой экипаж вместе с твоими орлами немцев положил. Немало. Верно? А то, что мы этих минометчиков разгромили? Может, мы этим других наших солдат спасли, которые могли бы от их мин погибнуть. Так?