Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Немцы заметили их не сразу, и башня первого танка отлетела, кружась, от взрыва собственного детонировавшего боекомплекта действительно от одного единственного бронебойного снаряда. Но вторая «четверка», содрогнувшись от меткого попадания в почти вертикальный 50-мм нижний лобовой лист, прикрывающий отделение трансмиссии, хоть и не уверенно, но продолжила по инерции ползти вперед и даже удосужилась выстрелить, правда, промахнувшись, в их сторону. Пришлось Щирому потратить на подраненный панцер последний бронебойный выстрел. Белая трасса вонзилась выше, между пулеметом радиста и смотровым прибором механика-водителя. Загореться танк от второго попадания не загорелся, но разрывом бронебойного снаряда в заброневом пространстве поубивало или тяжело ранило четверых из пяти членов экипажа. Повезло только командиру, большей частью прикрытому от разлетевшихся внутри осколков наводчиком, заряжающим и казенником пушки – его лишь контузило до потери сознания и не смертельно в нескольких местах посекло ноги.

Второй панцер замер посреди дороги мертвой серой грудой, но и все бронебойные снаряды в тридцатьчетверке теперь закончились. Думал Никитин недолго: за неимением гербовой, как говориться, придется писать на простой. Германская пехота, бежавшая трусцой сзади, после бесславной гибели своего броневого прикрытия, предусмотрительно разбежалась в стороны и остановилась, не видя смысла с голой грудью атаковать не подвластный даже пушкам вермахта русский танк. Никитин приказал наводчику положить в их скопление по обе стороны от дороги по осколочно-фугасной гранате без колпачка, – для острастки. Два поднявшихся друг за другом земляных куста, насыщенных осколками и распространявших в стороны от эпицентров постепенно затихающие ударные волны надоумили оставшихся в живых немцев не ждать продолжения, а, как можно быстрее, улепетывать обратно.

Щирый начал было подгонять их бег из спаренного пулемета, но Никитин приказал прекратить вредную делу стрельбу: а ну, как получающие в спины свинец немцы снова решат залечь? Опять тратить все уменьшающиеся в количестве осколочно-фугасные выстрелы, чтобы их поднять? Лучше уж пусть себе спокойно убегают к такой-то гитлеровской матери. И еще дальше.

Тридцатьчетверка выбралась в поле и всем корпусом повернулась вправо – на расстоянии в полкилометра и дальше по пологому травяному склону холма натужно заползали на хутор серые вражеские машины с бело-черными крестами на боках. Следом, не бегом, а шагом, все сильнее отставая, шла рассыпавшаяся в кажущемся беспорядке пехота. На стрелявшего из посадки Никитина пока еще не обращали внимания: то ли не заметили, то ли считали более важным занять хутор и оседлать проходящую через него дорогу.

Одинокий советский танк открыл огонь. Осколочно-фугасные гранаты, поставленные теперь «на фугас», с неснятым колпачком, с небольшим замедлением рвались на 30-мм вертикальной бортовой броне вражеских машин. В сами довольно медленно движущиеся панцеры попадали практически все снаряды – различными были лишь результаты таких попаданий. Кому-то угодившая прямо в эвакуационный боковой двустворчатый люк башни граната перед замедленным взрывом сперва вогнула обе створки вовнутрь, а потом на месте башни пыхнуло задорными клубами ярко-оранжевое облако с черными прожилками. Кому-то снаряд, не преодолев поначалу кинетической силой удара боковую броню, вмял лист, надорвав сварной шов, и мгновением позже взорвавшись, внес куски этого листа вовнутрь, уничтожив трех членов экипажа. Кому-то, находящемуся подальше, борт при попадании проломить не удалось вообще, но вторичные осколки, мощью наружного фугасного взрыва отколовшиеся от собственной брони с внутренней стороны, сильно посекли заряжающего и радиста. У кого-то загорелся моторный отсек, и одетый в черную униформу невредимый экипаж вспугнутыми тараканами быстро полез наружу изо всех распахнувшихся люков. Кому-то повезло еще больше: снаряд всего лишь разнес на куски гусеницу, повредил пару опорных катков и оторвал один поддерживающий…

Подбитых танков изрядно прибавилось, но снарядов в последнем чемодане боеукладки осталось лишь пять штук. Командовавший немцами майор Вайцман, так и оставшийся в этом звании после французской компании (где он так бесполезно применял свои садистские наклонности в отношении заложников среди гражданского населения Абвиля), отдал по рации приказ – панцеры дружно повернули направо, подставив на 20 мм более толстые лбы корпусов и башен, и пошли на сближение, постреливая по одинокому русскому танку с коротких остановок. Но не все – часть танков продолжили упрямо ползти вверх, намереваясь все-таки занять удобно стоящий на холме и дороге хутор.

Во время смены позиций, еще на хуторе, когда работа заряжающего была не нужна, Жердяеву удавалось выходить по рации на командира взвода, а один раз и на ротного, все обещавших скорое прибытие подкрепления. Но сейчас, в низине, связь с ними со всеми пропала.

Помирать раньше времени Никитину не хотелось, но для большей пользы дела он приказал выпустить оставшиеся полдесятка снарядов не по атакующим его противникам, а по все продолжающим ползти вверх по холму. Расстояние стало большим и пятью выстрелами им удалось остановить только два танка. Больше сражаться с вражеской броней было совершенно нечем – теперь было не стыдно и отступить. Сержант приказал двигаться задним ходом до посадки, подставляя германским пушкам более толстый лоб, но они не успели. Совсем чуть-чуть не успели. Один из немецких бронебойных снарядов разнес к чертям собачьим левый ленивец и гусеницу. Все. Приехали.

Никитин внимательно осмотрелся вокруг через панорамный перископ. Остальные члены экипажа тоже припали каждый к своему смотровому прибору. В лоб наползали широкой подковой не прекращающие огонь панцеры, а сзади приближалась бегом осмелевшая пехота, сопровождавшая еще недавно две подбитые «четверки». Вылезать наружу смысла не было: к посадке и хутору отступить не дадут – посекут пулями или подавят гусеницами по дороге. Оставалось или поднимать белый флаг и руки в надежде на милость победителей или сидеть, запершись внутри, и ждать чуда или подхода своих. Никитин переговорил с экипажем – общее мнение было, что в плен их не возьмут, уж больно много они за этот бой клятой немчуры накрошили и техники уничтожили. Такое разве простят? Еще и, вполне вероятно, помучают напоследок, чтобы сами о смерти молили.

И решили они стоять, вернее, сидеть, до последнего. Не по приказу командира, а по собственному твердому убеждению. Никитин велел наводчику развернуть башню и открыть по приближающейся сзади пехоте огонь из спаренного пулемета.