Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Огненные факелы красноармейцев запрыгали вниз; кто, не расстегивая пуговиц, пытался сорвать шинель, кто катался по мокрой земле в тщетной попытке сбить бензиновое пламя. Затарахтел короткими очередями кирали унтера, стукнули следом в разнобой манлихеры подбежавших гонведов. В кузове полуторки бойким фейерверком затрещали быстро раскалившиеся в высоко разбушевавшемся пламени пулеметные патроны – беспорядочно устремились, в основном вперед, огненные трассы. Но, не разогнавшись предварительно в стволе, они быстро гасли, зарываясь в землю. Удовлетворенный унтер похлопал по плечу рослого гранатометчика и повел своих солдат глубже в охваченный боем и пожарами поселок.

На скорую руку собранный из разномастных групп и разбегавшихся неполных подразделений батальонным комиссаром Черкасовым отряд, числом примерно в сотню штыков, пользуясь всеобщей сумятицей и темнотой, скрытно вышел дворами на юго-восточную окраину села и к собственному удивлению и гордости смелым быстрым натиском отбил захваченные венграми окопы. Сам Семен Иванович Черкасов, вспомнив боевую молодость в Первой конной, где ему, правда, больше доводилось пользоваться драгунской шашкой и кавалерийским карабином, пошел в атаку со знакомой ему, тем не менее, с той героической поры трехлинейкой наперевес, длинно увенчанной узким штыком. Изрядно пополневшее с той поры собственное тело комиссара, все последние годы кабинетного работника райисполкома, в боевом запале двигалось по-юношески легко: ноги, не отставая от молодых бойцов, бежали; руки в работе с винтовкой вообще действовали, казалось, без участия сознания, передергивая затвор, стреляя, выдавливая в опустевший магазин новую обойму, ловко посылая в нужный момент вперед отточенное острие чужого штыка, удачно отбивая стволом вражеский, ударяя со всего маха железным затыльником приклада.

Уже начавший обживаться на новом месте венгерский заслон не выдержал неожиданный удар незаметно зашедших ему во фланг взбешенных русских. Гонведов перестреляли и безжалостно перекололи штыками. Пристыженные незадавшимся на первых порах ночным боем красноармейцы, при молчаливом согласии своих командиров, пленных не брали, вымещая на даже поднимающих руки, бросивших оружие врагах стыд за свою невольную былую растерянность или, порою, трусость. Комиссар решил им не препятствовать, не одобряя, но вполне понимая их побуждения.

Когда живых венгров на отбитых позициях не осталось, отдышавшийся Черкасов, решив не довольствоваться достигнутым, разделил свой отряд на две части. Большую часть он оставил под командованием легко раненного в предплечье взводного лейтенанта из своего батальона, велев заново наладить здесь оборону в юго-восточном направлении, на случай подхода вражеских подкреплений. Другую, почти четыре десятка красноармейцев и сержантов, комиссар построил, от чистого сердца похвалил за умелые действия в только что закончившемся скоротечном бою, оставив за кадром их растерянность и даже бегство ранее, и повел обратно, чтобы уничтожить к едреней фене прорвавшихся в село мадьяр.

Сплоченный удачной рукопашной и почуявший свою силу сводный отряд, построившийся в колонну по три, уверенно зашагал в село за своим комиссаром. То, что Черкасов, несмотря на относительно высокое комиссарское звание, не прятался в бою за спины красноармейцев, а, наоборот, в первых рядах огнем, штыком и прикладом лично уничтожил нескольких врагов, принесло ему вполне заслуженное уважение рядовых бойцов.

Второй венгерский батальон, положенный сильным встречным огнем на лугу мордой в землю, в поселок так и не пустили. Полежав какое-то время под длинными пулеметными очередями, а потом и среди разрывов снарядов и мин, гонведы начали потихоньку отползать обратно, а затем и вовсе убегать группами и поодиночке. Тех же, что на первых порах храбро ворвались с юго-востока, в конце концов, стали выдавливать обратно, безжалостно умерщвляя одного за другим, отделение за отделением, взвод за взводом. В плен разозленные красноармейцы поначалу почему-то предпочитали никого не брать, упорно «не замечая» поднятые безоружные руки и просьбы на непонятном для них языке.

Когда на отступающих венгров с тыла дружно и с криками «ура!» ударили в штыки бойцы Черкасова, оставшиеся в живых гонведы, поняв, что эти подлые иваны, на которых они напали, пусть и посреди ночи, но в полном соответствии с правилами войны, в плен их брать не спешат, стали разбегаться во все стороны мелкими группами и по одиночке, в надежде, пользуясь темнотой, перемежаемой только возникшими от гранат пожарами, незаметно проскользнуть из получившейся ловушки в поселке куда-нибудь подальше. Отстреливаться при этом они фактически перестали. Не до того стало. Кому-то сбежать действительно удавалось – кому-то нет. Красные командиры потихоньку восстанавливали контроль над своими разъяренными разошедшимися солдатами и все больше бросивших оружие венгров они уже не пристреливали и не кололи впотьмах, а все-таки пленили.

Среди вырвавшихся из сарая немцев, уцелевших в бою, около десятка, не успевших раствориться в темноте, сдались опять. Второй раз «повезло» попасть в плен и капитану Туркхеймеру. В этот раз у него даже было оправдание: пуля в бедре. Он не мог самостоятельно идти, и два солдата вермахта подставили ему свои плечи. Индивидуального пакета ни у кого не осталось – ногу, подложив не очень чистый носовой платок, просто туго перетянули поверх брюк оторванным рукавом от венгерского кителя. На свою удачу он в обвисшем на плечах виде с окровавленной ногой попался на глаза шустрому, хоть и полноватому, русскому комиссару и этот комиссар (надо же) возможно из уважения к серебряным погонам велел отвести его в русский лазарет. В лазарете ему тоже повезло. Хоть и не сразу, а уже под утро, но его прооперировала русская женщина врач. Молодая и красивая. Хотя и строгая выражением лица. Рана оказалась неопасной: родная немецкая автоматная или пистолетная пуля уже на излете вошла на несколько сантиметров в ногу и застряла, не повредив ни кость, ни важные сосуды.

Туркхеймер, ни черта не понимавший на русском, все-таки понял, что многие находящиеся в доме, отведенном под медпункт, красноармейцы, очень мягко говоря, не довольны его здесь присутствием и оказанной ему врачебной помощью. Но властная русская женщина-врач в военной форме под перемазанным кровью белым халатом, возможно, назло недовольным ворчунам или, чтобы настоять на своем, оставила прооперированного немца среди прочих раненных. Мол, убежать ганс все равно никуда не убежит, а следить за его ногой и делать ему перевязки – придется. Что же, зря она из него пулю доставала?