Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Насчет баков докладывали в Автобронетанковое управление, – согласно кивнул комбриг. – И по итогам Халхин-Гола командиры докладывали. Обещали переделать. Какие у тебя еще замечания есть?

– Радиостанции. Не знаю, как у них в других подразделениях, но у этих (кивнул головой в сторону сгоревших) на каждой машине рация стояла. Правда, приемник и передатчик только на командирской, у остальных – одни только приемники. А у меня на шесть машин – только собственная, для связи с батальоном. Я ведь не мог даже позвать обратно часть отряда от железнодорожного моста (хорошо, Карпенко сам вернулся, вернее, его о начавшемся бое шофер полуторки просветил). И в бою командовать остальными экипажами неудобно. Получается, как стрельба пошла, – у нас каждый командир экипажа действует чуть ли не по собственному разумению. Сигнальными флажками, как устав велит, в бою общаться не получается. А вот у немцев – командир может всеми своими управлять. Большой плюс.

– И с радиостанциями ясно. Но пока промышленность не справляется. Еще.

– А еще, товарищ комбриг, очень мало нас в мирное время боевой стрельбе учили. Экономили патроны и снаряды, а как до боя дошло – оказалось, что у многих просто практики не хватает. Элементарно стрелять не умеют. Особенно пехота. Рассказывал мне один красноармеец, на учебные сборы призванный, – что он до начала Миролюбивого похода стрелял из винтовки всего один раз. Дали ему на стрельбище четыре патрона: один пробный – три в зачет. Разве так можно научиться? Вот и палила пехота в основном в белый свет, как в копеечку, учась уже в бою. Да и командиры некоторых моих бронеавтомобилей, и пулеметчики тоже были без достаточного опыта стрельбы. Лучше, думаю, больше потратить боеприпасов в учебе – дешевле для страны в реальном бою обойдется.

– И с этим я с тобой согласен, лейтенант, и не ты один так думаешь, но не мне это решать. А как тебе показались поляки? Как солдаты?

– Трудно сказать, – пожал плечами Иванов. – То они с легкостью, без боя, складывают оружие, то нападают исподтишка, то сами становятся союзниками, а потом, не сопротивляясь, сдаются… Мне со своей колокольни показалось, что они просто остались без центрального командования и растерялись. Сами не понимали, что им делать: сдаваться или сражаться. Но с немцами, когда у них такого вопроса не стояло, а все было ясно, – они действовали вполне храбро и слаженно. Как говорится, я бы с ними в разведку пошел.

– Ладно, лейтенант, свободен. Может, еще и пойдешь с поляками в разведку. Товарищи командиры, по машинам.

Майор Анисимов, когда возвращались к машине, предложил Иванову закурить. Лейтенант не отказался – угостился и подкурил от вычурной зажигалки майора, явно сработанной в ремонтных мастерских. Анисимов, ни разу не бывавший под огнем и слышавший вблизи выстрелы только на стрельбище, услышав подробности о его бое с немцами, проникся к молодому и уже успешно повоевавшему лейтенанту уважением. Неухоженный вид и тяжелый запах отошли для него на второй план.

– Товарищ майор, – решил спросить Иванов, – а вы не знаете, где расположился первый батальон? Батальон Персова?

– Знаю, – кивнул Анисимов. – В Любомле.

– А мы куда едем?

– Во Владимир-Волынский.

– А вы меня по дороге не высадите? Мы ведь мимо Любомля проедем.

– А Богомолов тебе что приказал?

– Да, как-то ничего конкретного. Я к нему обратился, что, мол, не знаю, где мой батальон, а он велел с вами ехать. Других приказаний от него не было.

– А почему ты отстал от своих? И где твой броневик?

– В особом отделе отдыхал .

– В особом отделе?

– В нем самом. Объяснять ничего не имею права – давал подписку о неразглашении.

– Объяснений я у тебя и не прошу. Один только вопрос: тебе что-то шили ? Был в качестве подозреваемого-обвиняемого?

– Да, – помолчав, ответил Иванов, решив, что таким признанием он подписку не нарушает.

– А потом, как я понимаю, – продолжал майор, – без всяких объяснений тебя взяли и просто выпустили.

– Да, – подтвердил удивленный такой прозорливостью Иванов.

– ПЗХ, – непонятно сказал улыбнувшийся майор.

– Что? – еще больше удивился Иванов.

– Так солдатский телеграф уже успел окрестить данный феномен. Очевидно, кто-то из радиотелеграфистов, телефонистов, вестовых или еще кого из служивых, трущихся поблизости от командования, услышал и разнес. Говорят, оттуда (майор показал пальцем в безоблачное небо), всем армейским особым отделам передали негласный приказ: «Перестать заниматься херней». Так красноармейцы мигом и окрестили – ПЗХ.

– Давно бы так, – с облегчением вздохнул лейтенант. – ПЗХ! Очень хотелось бы в такой полезный приказ верить… А ведь точно, не знаю, как с другими, но со мной было именно это – сплошная херня. На ровном месте, ни за что, обвиняли в черт знает чем. Вот вы на меня косились, что я весь грязный, потный, вонючий… А что я мог сделать? Как из боя вышел – на следующее же утро, мы как раз с экипажами технику обслуживали, – сразу под грязны ручки в особый отдел, в камеру. А там ни мыться, ни бриться, ни стираться – сами понимаете. Вот прибуду к своим – приведу себя в порядок. А пока вы уж меня таким потерпите.

– Не переживай, лейтенант, – доброжелательно улыбнулся майор и панибратски похлопал по спине. – Я твою ситуацию понял. Все в порядке.

Анисимов велел младшему лейтенанту пересесть вперед, а сам, уже не брезгуя, разместился на широком заднем сиденье рядом с Ивановым. Всю дорогу до поворота на Любомль они, можно сказать, дружески беседовали, невзирая на звания. Иванов при этом жадно поглощал из вскрытой консервным ножом банки мясные консервы, любезно предоставленные майором, и заедал, соря крошками, хлебом. Завидев нужный дорожный указатель, предупрежденный водитель сам выехал из колонны на обочину и остановил машину, не глуша мотор. Майор Анисимов тепло простился с повоевавшим попутчиком, и лейтенант пешком зашагал к недалекому местечку, на окраину которого он примерно неделю назад заходил, настороженно выглядывая из башни броневика.

Старший поста на въезде в Любомль, худощавый серьезный отделенный, долго и подозрительно изучал командирскую книжку лейтенанта, бумагу из особого отдела, сличал фотографию с несколько дней не бритым оригиналом. Потом все-таки пропустил и даже подсказал, где расположились танкисты.

Дежурным по батальону оказался боевой товарищ, командир взвода БТ-5 круглощекий и белобрысый под фуражкой лейтенант Гординский, вместе с которым они так удачно разгромили польскую колонну у села Вербы. Очевидно, слух о его задержании особистами дошел до ушей Гординского. Он чистосердечно обрадовался, увидев Иванова и, не брезгуя, все понимая, пожал ему руку и крепко обнял, охлопывая по плечам. Штаб батальона расположился в одноэтажном доме явно казенного, а не жилого вида; у дверей стоял часовой с карабином на ремне. Гординский, не переставая улыбаться, проводил Иванова к комбату.