Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– А ты, глазастый, – похвалил низкорослого красноармейца высунувшийся из башенного люка капитан Курлов. – Молодец! Больше ничего опасного не видишь?

– Каски вижу за баррикадой, не разбежались паны. Все им неймется. А пушек больше не вижу. А глазастый я – потому как охотник. Из-под Читы.

– И ночью охотился?

– Не то, чтобы ночью, но в темноте приходилось, – ответил красноармеец.

Курлов еще раз внимательно осмотрелся в бинокль. Над слегка поврежденной баррикадой действительно кое-где темными прыщами торчали каски. Справа из-за забором, с территории артполка, периодически доносилась стрельба танковых сорокапяток, взрывы и ружейно-пулеметная трескотня. По рации капитан приказал командиру второго взвода, как только первый взвод начнет обстрел завала, проломить кирпичный забор в двух местах, въехать на территорию казарм и атаковать баррикаду с тыла. Пехоте вплотную следовать за танками.

Все получилось, как и задумывал Курлов. Когда три оставшиеся танка первого взвода и экипаж самого капитана открыли огонь по баррикаде – две машины второго взвода даже не разгоняясь, совершенно без усилий, только развернув пушки назад, подмяли под себя тонкий забор с колючей проволокой поверху и перемололи в щебень гусеницами и своим весом рухнувшие кирпичи. Беспрепятственно войдя во двор, танки развернули башни обратно, слаженно повернули влево, подождали подоспевшую пехоту и пошли вдоль забора параллельно улице. Остальные три танка, грозно скрежеща гусеницами, ползли следом. Вплотную за каждым, ощетинившись длинными игольчатыми штыками, шли красноармейцы.

Первый взвод прекратил стрельбу – Курлов высунулся с биноклем наружу – над осевшей баррикадой вражеские каски не наблюдались. Он махнул рукой, приказывая остальным экипажам наступать, и скомандовал «вперед» своему механику-водителю. Метрах в тридцати перед завалом, чтобы нельзя было докинуть гранату или бутылку с бензином, его четыре танка остановились. Справа за баррикадой виднелись высокие железные ворота, закрывающие въезд во двор казарм. С той стороны донеслось знакомое татаканье спаренных танковых пулеметов и винтовочная трескотня, чьи-то вопли и русский мат. Звонко рухнули наружу выдавленные изнутри запертые железные ворота. Показался выезжающий из пролома по ту сторону баррикады знакомый головастый силуэт Т-26-го. Можно преодолевать завал – защитники, кто не погиб, сбежали.

Из открытого окна казармы на третьем этаже со стороны захваченной гаубичной батареи вывесили белую простыню. Там загорелся свет и показался размахивающий еще одним белым лоскутом силуэт.

– Не стреляйте! – донеслось оттуда по-русски. И через время, – примите парламентеров!

С этой стороны казармы после отбитой контратаки и так никто не стрелял. Не начали и сейчас. Из открывшегося невысоко расположенного окна на первом этаже тоже помахали небольшим белым лоскутом, а потом спрыгнули наружу две фигуры. Коля Гурин по приказу Иванова развернул в их сторону бронемашину и осветил оставшейся фарой. Парламентеры остановились, не доходя метров двадцати, и опять помахали самодельным флажком. Майор Персов, связавшись по рации, велел Иванову взять с собой сопровождающего и сходить узнать: чего вельмишановные паны желают? Может, сдаться? Так мы примем. Свой экипаж Иванов оставил на месте, а с собой позвал вовремя подошедшего к бронемашине лейтенанта Карпенко.

– Подпоручик Чехович, – четко козырнул двумя пальцами сухощавый молодой офицер. Что-то невразумительно пропшекал его усатый сопровождающий, прислонивший к плечу саблю с привязанным белым лоскутом. Советские лейтенанты тоже представились, небрежно отдав честь.

– Пан полковник Пыркош, – с небольшим акцентом по-русски произнес подпоручик, – командир 27-го артиллерийского полка просит прекратить боевые действия и обсудить условия перемирия.

– А чего тут обсуждать, – нетерпеливо передернул плечами лейтенант Карпенко. – Сдавайтесь, панове. Обещайте сложить оружие и сдаться – и мы, конечно же, прекратим стрелять.

– Я не уполномочен говорить о сдаче, – покачал гордо поднятой головой бравый подпоручик. – Пан полковник просит вначале договориться о перемирии.

– Перемирие возможно, только если ваш артиллерийский полк в полном составе сложит оружие и сдастся. Тогда, думаю, ваш пан полковник имеет шанс избежать наказания за обстрел наших войск на шоссе из этих, – Иванов показал отставленным от кулака большим пальцем за спину, – гаубиц.

– Вы пришли на нашу землю (мало нам германцев) – напали на нас – мы и защищались. Кроме того, у нас приказ начальника гарнизона пана генерала Сморавиньского: сопротивляться до последней возможности.

– Пусть ваш пан генерал поинтересуется у своих армейских коллег (возможно телефонные линии еще работают), генералов и полковников, только в полосе действия нашей легкотанковой бригады без боя и взаимных жертв, сдавших Торчин, Луцк, Дубно и множество небольших населенных пунктов, воинских эшелонов и частей. Вы же нас сразу, без разговоров, встретили сперва ружейно-пулеметным, а потом и артиллерийским огнем, вроде мы – германские фашисты. Вот, – Иванов достал из планшета несколько листков с речью Молотова, – прочтите сами и передайте пану полковнику. Красная Армия вступила на территорию Польши только для спасения вас от полного порабощения Германией. А вы нас из гаубиц встречаете, почем зря. Баррикадами дороги перегораживаете, противотанковые пушки в засаду ставите… Нехорошо получается, пан подпоручик.

– Как вы правильно сказали: я всего лишь подпоручик, – пожал плечами поляк и взял у Иванова «самое главное оружие», – выполняю приказы своего командования. Что мне передать пану полковнику? Вы прекратите боевые действия против нас, пока он ознакомится с этим, – поручик потряс листочками, – посоветуется и даст ответ?

– Сейчас я выясню у своего командира, – сказал Иванов и повернулся. – Подождите.

Коротко переговорив с Персовым, Иванов неспешной походкой возвратился. Где-то поблизости все еще продолжали сражаться: изредка гремели башенные орудия, рвались снаряды, коротко тарахтели пулеметы и хлестко вразнобой били винтовки. Звуки стрельбы и разрывов порой дополнялись яркими в темноте сполохами.

– Мой товарищ командир сказал так, – передал вердикт Иванов. – Полчаса на ознакомиться-посоветоваться-решить у вашего пана полковника будет. А потом или ваш артполк добровольно складывает оружие и сдается, или мы продолжаем боевые действия. Кстати, по рации передали, что на подходе остальные части нашей танковой бригады и механизированной дивизии (насчет танковой бригады лейтенант сказал верно, а до размеров механизированной дивизии раздул мыльным пузырем два неполных стрелковых батальона, посаженные на грузовики). Долго будете думать – наши командиры могут захотеть взять не только казармы вашего артполка, но и весь Владимир-Волынский силой, исключительно в качестве учебного боя для своих войск. Сверим часы: на моих – 21.23. С 21.30 мы прекращаем огонь и наступление. Если до 22.00 от вас не поступит сигнала о сдаче в плен – продолжаем. И уж тогда не обессудьте.