Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– От орудия! – крикнул Лева и отошел в сторону сам, держа в руке спусковой шнур. Дернул. Гаубица оглушительно бахнула, длинно откатив короткий ствол. У всех рядом заложило уши и ослепило особенно яркой в темноте вспышкой. Сама гаубица, сошник лафета которой не был вкопан в грунт, отскочила на пару метров назад, чудом не покалечив новоиспеченный расчет вместе со своим неопытным командиром. В само окно Лева, конечно же, не попал, но 100-мм снаряд, со взрывателем, поставленным, как оказалось, на фугасное действие, вполне успешно разворотил весь межоконный простенок.

– К орудию! – прокричал Лева, и полуослепший-полуоглохший, но обрадованный результатом своей стрельбы расчет послушно вернулся на свои места. – Хлопцы, (сказал он то, что не подумал или забыл сказать перед первым выстрелом) в следующий раз, когда я крикну: «От орудия!» – зажмуривайтесь и закрывайте уши руками.

Вторым выстрелом гаубица снова разворотила стену казармы, снова не попав в нужное окно, и откатилась еще дальше. Но расчет, видя мощный результат своей работы, не унывал и перешучивался.

– Слушай, командир-бомбардир, – крикнул Кузнецов, – я, конечно, не такой опытный артиллерист, как ты, но мне кажется, что еще пара таких выстрелов и мы вместе с пушкой откатимся аж за забор, если вообще не до Киева.

– Совершенно верное замечание, товарищ правИльный, – согласился, слегка задетый за живое справедливым замечанием Лева. – Поэтому берешь лопату (вот она, сбоку на лафете закреплена) и быстренько копаешь ровик под сошник. Вот здесь, – Лева провел по земле короткую черту здоровенным ботинком.

– Лева, – стал спорить Кузнецов, – так это ж долго будет. А стрелять-то когда? Давай лучше уже готовые, поляками выкопанные, ровики используем, он показал рукой вперед. Просто подкатим к ним пушку и используем.

– Ладно, умник, – согласился с полезным предложением Лева, – покатили. Я поздоровее тебя, такого умного, буду. Так что лафет у сошника я приподниму, а вы втроем из-за щита толкайте. И-и-и… Взяли! Сама пошла…

До намеченного ровика гаубицу докатить они так и не успели: поляки толпой внезапно бросились в наступление из-за левого угла казармы – пришлось спешно разворачиваться в ту сторону. Винтовочный огонь малочисленного десанта из-за гаубичных щитов был малозаметен, но длинные очереди курсового пулемета Голощапова и взрывы осколочных 45-мм гранат, посланных лично Ивановым, сбили панскую спесь с атакующих и вынудили залечь. Кто-то удачно подвесил над залегшим противником осветительную ракету и Лева, максимально низко опустив короткий ствол, пальнул по хорошо выхваченной из темноты цели из трофейной гаубицы.

Тяжелый стальной снаряд под острым углом соприкоснулся с землей, не вдавив свой взрыватель, и просто-напросто рикошетировал от плотной, хорошо утоптанной поверхности. Но рикошетировал он прямо в угол казармы, так что взорваться ему все-таки довелось – в клубе мощного разрыва рухнул угол здания на уровне первого этажа. Стальные осколки и куски кирпича сыпанули над залегшими солдатами, ранив четверых и слегка оглушив взрывной волной остальных. Но паника сильнее осколков: вскочил и драпанул, не слушая команды офицера, один; за ним еще двое; а потом дернули обратно за угол и все остальные, оставив на месте до десятка мертвых и раненых.

За грохотом своей и вражеской пальбы никто из красноармейцев не услышал долгожданного подхода танковой роты. Зато увидели: с тыла внезапно вспыхнули фары легко проломившихся через кирпичный забор бэтэшэк. Лейтенант Карпенко моментально обозначил свою позицию двумя пущенными вверх зелеными ракетами. Хотя при свете танковых фар советские бронеавтомобили на флангах тесно сгрудившихся гаубиц говорили сами за себя. Поляки, явно увидевшие заполонившие казарменный двор танки, больше контратаковать не пытались; стрельба из окон, вызывавшая ответный снаряд уже не только на каждую пулеметную очередь, но и на ружейный выстрел постепенно сошла на нет.

Танки остановились позади трофейных гаубиц и погасили фары. Следом, ощетинившись примкнутыми штыками с винтовками наперевес, подбежали спешившиеся красноармейцы, доставленные до самого забора на броне и в уцелевших в артналете на шоссе полуторках. Комбат Персов, возглавивший свою первую роту (ее командир был ранен в своем подбитом танке еще на шоссе), спрыгнул на землю; посланный им вестовой разыскал и подозвал Иванова. Быстро уяснив от лейтенанта обстановку, Персов распорядился продолжать атаку территории артполка, пока поляки не опомнились. Со стороны шоссе (передал по рации капитан Курлов) к казармам подходила вторая рота с десантом на броне.

Майор оставил сводный бронеавтомобильно-пехотный отряд лейтенантов на уже занимаемой ими позиции для охраны захваченных гаубиц и контроля за казармой с этой стороны. Первому танковому взводу он назначил направление атаки влево, за угол казармы, откуда только что отбили поляков, второму взводу приказал двигаться между правым углом казармы и одноэтажными строениями, а третьему – объехать эти строения справа, по-над самым забором. Каждому танку придавалось личное отделение пехотинцев для тесного взаимодействия (такое категорическое требование пришло в бригаду из штаба корпуса буквально перед самым началом Миролюбивого похода). Всем взводам на исходную позицию, одновременная атака по сигналу радиостанции. Сам Персов для координации и командования остался со своим личным танком на позиции гаубиц вместе с лейтенантами и их тесно сплоченным сегодняшними боями воинством.

Танки выдвинулись: дольше всех на свой самый дальний рубеж начала атаки выходил третий взвод. Пехота подъехала на броне, плотно облепив железные коробочки, и спешилась. Комбат скомандовал своему стрелку-радиотелеграфисту – 11-тонные машины одновременно взревели моторами и медленно двинулись по трем направлениям вперед, освещая дорогу фарами, – личная пехота в размере стрелкового отделения не отставая шла рядом со своей броней.

Второй взвод под командованием лейтенанта Виктора Гординского в количестве четырех БТ-5, оставшихся после обстрела и боя у баррикад на шоссе, не спеша, чтобы не отставала пехота, вошел, грозно лязгая гусеницами, в широкий проем между трехэтажным зданием казармы и длинной сплошной вереницей одноэтажных (складских?) помещений. Фары освещали дорогу – противника видно не было. Красноармейцы с примкнутыми штыками и готовыми к стрельбе винтовками, как и было приказано, настороженно вглядывались вокруг и особенно на верхние окна казармы. Охрана танка – прежде всего: не дать полякам бросить гранату или бутылку с бензином. Стрелять на поражение при малейшем подозрении на опасность. Один из пехотинцев заметил чуть впереди по ходу движения в открытом окне второго этажа вспыхнувший огонек: может, кто плохое против них задумал, а может, всего-навсего, прикурил.