Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Башенные сорокапятки при поддержке курсовых пулеметов быстро покончили с четырьмя польскими орудийными упряжками. Три так и остались на месте в окружении раскиданных трупов людей и лошадей, а обезумевшие кони четвертой, лишившись ездовых, утянули свою железную ношу дальше в поле, где остановились только тогда, когда пара упавших тяжелораненных лошадей своими бьющимися на рыхлой земле телами окончательно застопорили движение.

Покончив с пытавшейся занять огневые позиции артиллерией, бронеавтомобили перенесли огонь осколочными снарядами по началу колонны, их пулеметчики, заменили уже по второму толстому диску и тоже вовсю подключились к уничтожению солдат в машинах. Оба танка под небольшим углом к дороге разъехались в поле, охватывая с обоих боков колонну и стреляя по грузовикам, плотно набитым солдатами. В нескольких машинах ярко полыхнули потревоженные бензобаки. Солдаты выпрыгивали на дорогу и многие, побросав оружие, бежали в поле, попадая под огонь спаренных пулеметов: танки к себе никого не подпускали. Уланы тоже не стали геройствовать, никто из них не собирался с саблями наголо атаковать бронетехнику. Они быстренько поворотили коней и драпанули в обратном направлении по обочинам в надежде успеть доскакать до недалекого леса.

Голощапов и Шовкопляс меняли уже по четвертому диску. От длительной и, можно сказать, безопасной для самих пулеметчиков стрельбы перегревались стволы курсовых ДТ, а цели в узких прицелах шаровых установок все не кончались: то это была пехота в грузовиках, то тесные группы верхоконных, так и просящиеся на мушку. Подключились к избиению переставших сопротивляться поляков и ручные пулеметчики, оставшиеся на полуторках. Когда пули перестали свистеть над ними и густо стучать в тонкое железо кабин и дерево бортов, они вовсю отыгрались за свое недавнее бессилие и страх, твердой рукой и верным глазом щедро добавляя рои свинцовых пуль в ад, безжалостно накрывший польскую колонну. «А нечего было угрожать и пушки против нас выкатывать! – проносилась общая мысль во множестве разгоряченных победным боем советских голов. – Сразу бы сдались – были бы живы».

Танки, пропылив гусеницами по полю до конца колонны, остановились и продолжили поливать пулеметными очередями несущихся в сторону близкого леса верхоконных улан и бегущих солдат. Кто-то падал, пробитый пулями или в надежде спастись, прикинувшись мертвым, кто-то успевал достичь леса и скрыться среди деревьев. Потихоньку цели для стрельбы заканчивались, и вовсю парующие перегретым маслом и пороховыми газами пулеметы замолкали. Как-то незаметно после грохота пушек и трескотни пулеметов наступила тишина, нарушаемая только тихим рокотом работающих на холостом ходу танковых моторов и осиротевших без убитых или сбежавших водителей польских грузовиков.

Бэтэшки остались на месте последнего боя, бронеавтомобили съехали на обочины, чтобы контролировать разгромленную колонну слегка с боков. Из неглубоких, только начатых окопчиков поднялась пехота и стала редкой цепью, опустив винтовки с примкнутыми штыками прикладами в землю. Вперед лейтенант Карпенко направил все того же красноармейца Плахотнюка. Красноармеец, слегка волнуясь и не очень правильно выговаривая польские слова, громко потребовал от оставшихся в живых бросить оружие и сдаться в плен, обещая в противном случае немедленную смерть. За ним медленным настороженным шагом, взяв наперевес винтовки с примкнутыми штыками, двинулась прочесывать место бойни редкая пехотная цепь. Карпенко приказал сдающихся в плен панов категорически не трогать, раненых не докалывать. Оружие применять только в случае явного нападения.

С земли и со щебенки нехотя вставали очумелые солдаты в испачканных или окровавленных мундирах и поднимали вверх руки. Некоторые раненые, не в силах встать самостоятельно, – садились или просто приподнимались и жалобно просили о помощи. Красноармейцы не спеша прошли разгромленную колонну из конца в конец, согнав ходячих выживших панов направо от дороги. Туда же на шинелях оттащили и раненых. Оставив поляков под небольшой охраной и, приказав, перевязать друг друга, красноармейцы собрали брошенное оружие и проверили уцелевшие машины.

Лейтенант Иванов, взяв к себе в сопровождающие башенного стрелка Синичкина из своей второй бронемашины со снятым спаренным пулеметом наперевес, осмотрел так и ни разу не выстрелившие по ним трофейные пушки. Это оказались, судя по клеймам на казенных частях орудий и маркировке снарядных ящиков, 75-мм французские орудия еще времен империалистической войны. Пушки были на деревянных колесах и с однобрусными лафетами. Три, на его взгляд, в рабочем, хоть и слегка посеченном осколками состоянии, а у четвертой взрывом был поврежден тормоз отката и перебиты две деревянные спицы на одном окованном железом по ободу колесе.

Среди пленных не нашли ни подполковника, командующего колонной, ни капитана-парламентера, с которым говорил лейтенант Кравченко. Или успели сбежать в лес или затерялись среди убитых: некоторые трупы были весьма изувечены. Самым старшим по званию оказался раненый в плечо уланский вахмистр. Несколько солдат и улан говорили по-украински и сносно понимали русский. Их беглый допрос показал, что Ковель действительно занят пехотой (численность пленные не знали) Красной Армии. Польский гарнизон частью сдался в плен, частью дезертировал, а частью организованно покинул город, кто в западном – кто в южном направлении. Их колонна состояла из отдельных разрозненных подразделений, решивших вместе пробираться (а если придется, и пробиваться) в Венгрию, а оттуда во Францию, чтобы продолжить войну с германцами. Ну да. Сами французы в немцев даже не стреляют, а как набегут к ним через Венгрию или Румынию доблестные поляки – так сразу и начнут.

Советские командиры сошлись втроем и посовещались. Связь по рации с бригадой не удалось установить ни из танка Гординского, ни из броневика Иванова; и лейтенанты решили дальше на Ковель не идти (поляки, очень на то похоже, говорят правду), а вернуться с пленными и захваченными трофеями обратно. Среди сгоревших и посеченных железом и свинцом грузовиков нашлись четыре более-менее на ходу. Пробоины не в счет и двум пришлось заменять пробитые баллоны. Домкраты нашлись, а запасные взяли у поврежденных. В один грузовик навалили почти доверху оружие и прочую амуницию, а в три посадили здоровых пленных, и уложили раненых. За баранки посадили уцелевших польских шоферов, а рядом с ними – по красноармейцу с винтовкой.

Орудийные упряжки были в довольно плачевном состоянии, да и лошадей в них практически не осталось. Запрягать вместо них уцелевших уланских, ходивших под седлом и, возможно, не согласных менять профессию , не решились. Да и ездовых к ним не нашлось. От пушек только отсоединили поршневые затворы и добавили к трофеям, мало ли, вдруг прячущиеся в лесу поляки захотят устроить засаду? Если из такой пушки, пусть она и устаревшая, влепить с нескольких сотен метров в танк или броневик даже осколочным снарядом – на экипаж можно писать домой похоронку. Правда, попасть из нее по движущейся цели из-за однобрусного лафета и очень маленького угла горизонтальной наводки тоже сложно, но к чему рисковать?