Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Так за что ж ты его арестовал?

– Бумага из города пришла: арестовать и доставить. Я и выполнил. А что, да почему – у начальника полиции интересуйся. Знаю, брошюрки у него нашли, против власти. За независимую от Польши Украину брошюрки, за борьбу с «ополячиванием» и про все такое прочее.

– Врешь ты все – «за борьбу с ополячиванием». А у начальника полиции мы еще поинтересуемся! Будь уверен! Все ответите за свои преступления!

– Я на государственной службе, – через боль оправдывался полицай, – что приказывали – делал. А по своему желанию, ты же, Григорий, знаешь, я никого из вас не обижал. На многое даже глаза закрывал. По-соседски.

– Глаза он закрывал! – продолжал брызгать слюной Григорий с наганом, – навек теперь глаза закроешь, падлюка ляшская!

– Ладно! – прервал пререкание Карпенко, – всем тихо! Вашего полицая мы забираем и передаем в особый отдел бригады.

– Дмитрий, ты чего? – удивился Иванов. – На черта он нам нужен? У нас свои задачи. Боевые.

– Володя, угощайся, – протянул Карпенко свою недопитую кружку командиру и товарищу. – Не спорь. Его надо забрать. Потом объясню.

Иванов пожал плечами, принял кружку и отхлебнул – пить прохладное молоко было приятно.

– Ладно, – не стал спорить лейтенант. – В особый отдел, так в особый отдел. Поручаю его тебе. Сам им и занимайся. Привал окончен! – громко добавил он красноармейцам. – По машинам!

– Сидоренко, – подозвал лейтенант Карпенко своего отделенного, – возьмешь поляка и отведешь в мою машину. В кузов. Ты за него отвечаешь.

– Есть, – козырнул Сидоренко и кивнул избитому полицейскому:

– Пошли, пан.

– Оружие полицейского отдайте, – Карпенко приблизился на пару шагов к все еще взбудораженному Григорию и протянул ладонь.

– Чего это? – возмутился и положил руку на кожаную трофейную кобуру сельский ватажок.

– А для порядка, – спокойно ответил Карпенко. – Полицейского вашего мы должны передать в особый отдел вместе с его табельным оружием. А будете возмущаться – отберем у вас заодно и все охотничьи ружья – по зайцам будете из пальцев стрелять.

– Мы ведь за вас. За Советы, – продолжал доказывать Григорий. – Нам самим оружие нужно, для поддержания порядка в селе.

– Товарищ Григорий, для поддержания порядка в вашем селе будут назначены и люди и уполномоченные службы. Потерпите. И сами не нарушайте порядок. Снимайте револьвер – не надо со мной спорить. Или вас тоже арестовать за компанию с полицейским и сдать нашим особистам?

Невнятно загомонили крестьяне с ружьями, но громко возражать не решились. До Григория тоже дошло, что если он не снимет револьверную кобуру сам – ему помогут красноармейцы.

– И, хлопцы, – обратился к местным жителям Карпенко, принимая висящую на ремне коричневую кобуру, – я вам очень не советую самим заниматься наведением порядка у себя в селе. Подождите Красную Армию. Не своевольничайте. Тем более, говорите, что вы за Советы. Не занимайтесь партизанщиной. Сейчас не 20-е годы. Расходитесь. А нам пора следовать дальше.

Когда оба лейтенанта отошли от кучки местных жителей, Карпенко объяснил Иванову спасение им поляка от разъяренных односельчан. Иванов без раздумий одобрил: ему тоже не понравился звериный энтузиазм польских украинцев. Убивать в бою нападающих первыми польских солдат – это одно. Докалывать иногда штыками пленных и раненых – уже попахивало дерьмово, хотя и со скрипом оправдывалось обстоятельствами. Ну, а избиение десятком вооруженных мужиков своего немолодого деревенского полицейского с последующим убийством – было им как-то уж совсем не по душе.

Пока Иванов забирался в башню командирского, с длинной антенной, бронеавтомобиля, Карпенко вернулся к своему автомобилю. Польский полицейский уже сидел на узкой деревянной скамейке в кузове полуторки. Рядом Сидоренко уже успел пристроить охрану – худенького лопоухого красноармейца, примкнувшего узкий штык к своей трехлинейке. Руки поляка по-прежнему были стянуты за спиной и явно доставляли ему мучения.

– Слушай, пан, – обратился к нему негромко Карпенко по-украински. – У тебя семья где?

– Жена здесь, дочка замужем в Замостье.

– Жену добрые односельчане не тронут?

– Думаю – нет. Она местная. Украинка. У нее здесь родня. Правда, мою веру приняла, когда замуж шла.

– Поблизости у тебя родственники или друзья есть?

– Начальство у меня в Любомле. Товарищи по службе там же. Не знаю, что с ними. В селе рассказывали, что там германцы были, разоружили солдат, полицию и ушли. И потом обратно какой-то наш, польский, отряд заходил – кого-то пострелял. Вроде бы, даже какую-то новую германскую полицию.

– А кто-нибудь знакомый из гражданских лиц у тебя поблизости есть?

– Кум есть. Тоже в Любомле живет.

– Теперь так. Мы не собираемся тебя сдавать ни в какой наш особый отдел. Считаю, пока не за что. Я тебя забрал, чтобы ты живым остался. Мы будем проезжать Вишнев. Оттуда, как я понял, до твоего Любомля рукой подать. Там тебя высадим, и иди к своему куму или к товарищам полицейским – пережидай, пока все наладится.

– Пан офицер, – задрожал разбитыми в кровь губами немолодой полицейский, – всю жизнь Бога буду за вас молить!

– Тихо ты, – осадил его благодарность Карпенко. – Во-первых, не шуми. Не привлекай внимание. А во-вторых, не за меня моли, а за девушку, что молоко мне поднесла и за отца ее. Он через нее предупредил, что тебя здесь наверняка убьют. Только не распространяйся об этом никому, чтобы им односельчане не мстили.

– Понял, – через силу изобразил на изуродованном лице подобие улыбки полицейский. – Это дальняя родня со стороны моей жены. Хорошие люди. Но за вас я все равно Бога и Деву Марию молить стану – вы ведь могли их и не послушать.

– Ладно. Моли. Мне без разницы. А руки тебе развяжут, когда от села отъедем. Пускай ваши мужики считают, что ты уехал на заклание.

– Понял, – кивнул поляк.

– Сидоренко, – тихо окликнул Карпенко отделенного командира, – как от села отъедем, чтобы местные не видели, развяжешь пану руки. И посади заранее рядом с ним санитара – пусть потом займется его физиономией и прочими телесными повреждениями, если есть.

В небольшом придорожном селе Вишневе, стоящем на перекрестке двух шоссе, ни немцев, ни польских солдат не оказалось. Теперь путь, согласно приказу, сворачивал на запад, но лейтенант Иванов решил, на всякий случай, проверить и соседний городок Любомль, лежащий совсем рядом за железной дорогой. Не нравились ему эти слухи о немцах, действующих в советской оговоренной на правительственном уровне зоне и о поляках, кого-то там расстреливающих. Еще долбанут во фланг следующему сзади батальону.

Два броневика и один грузовик с пехотой Иванов оставил на шоссе в Вишневе под командой лейтенанта Карпенко, приказав проявлять особую бдительность, а сам с в два раза большим отрядом отправился разведать окраину городка. Благодарный спасенный полицейский сам вызвался проводить отряд и помочь выяснить обстановку у местных. Красноармеец, выполняющий обязанности санитара во взводе, еще в дороге помог поляку в меру своего умения и возможностей: обмыл и обработал йодом раны на лице, сделал холодный компресс и перебинтовал заплывший фиолетовым глаз. Карпенко вернул ему кобуру с наганом и даже оставил патроны. Довольный поляк нацепил обратно ремень с табельным оружием; кое-как отряхнул измятый и местами изорванный мундир от пыли и с трудом натянул потерявшую вид круглую, а не угловатую, как у военных, фуражку на забинтованную голову.