Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Ракетой привлек его внимание Полуэктов, по пояс выглядывающий из башенного люка. Полуэктов помахал рукой на запад, но Иванов и сам уже увидел выползающую в полукилометре из-за поворота дороги новую напасть. Поднял бинокль: впереди катил небольшой безбашенный броневичок, похоже, пулеметный; за ним непонятные машины покрупнее и с башнями – подробнее не рассмотреть из-за пыли и расстояния. Поляки стремятся на восток? Вряд ли. Наших там быть еще не должно. Да и техника какая-то незнакомая. На Ба-10 и БА-20 не похожа… Немцы? Окраска какая-то серая. Ни тебе флагов, ни опознавательных знаков не видно… А у нас? Мать-перемать – тоже ведь хрен что за обсевшей пылью рассмотришь. И красные флаги перестали на башни вывешивать… М-мать! Расслабились. Иванов нагнулся в люк и крикнул Минько:

– Гена, красный флаг подай! Живее!

Минько подал свернутый небольшой флажок на коротком древке. Иванов его расправил и помахал им Полуэктову. Тот понял – достал свой и прикрепил на башне. Легкий ветер развернул небольшое полотнище, показывая красноармейскую принадлежность отряда приближающемуся войску. То, что это немцы, Иванов больше не сомневался. Понял ли это Полуэктов? Лейтенант подозвал из окопа ближайшего красноармейца и послал его пешим галопом на тот берег: предупредить, чтобы не вздумали огонь по союзникам открывать. Зря, что ли в Москве договор о ненападении недавно подписали? Здорово, что немцы появились, теперь вместе с ними поляков точно удержим до подхода батальона.

Что было в голове у немецкого командира – непонятно. Но когда до моста оставалось метров триста, его отряд неожиданно рассыпался в стороны: один броневик съехал через неглубокий кювет влево (если смотреть с советской стороны), на узкую полоску травы между полотном дороги и близким лесом; четыре выехали на довольно широкое покрытое невысокой уже начинающей жухнуть травой, пространство вправо; а два остались на дорожном полотне. Теперь Иванов хорошо рассмотрел в бинокль союзников: один легкий броневичок без крыши и с пулеметом за щитком (он остался на дороге, но пропустил вперед себя более крупного башенного собрата); и шесть массивных, чем то в профиль даже похожих на его БА-10, угловатых машин. За броневиками, дальше по шоссе, остановились крытые серым брезентом грузовики, как оказалось, полные солдат. Солдаты в серо-зеленых мундирах и глубоких касках моментально спешились и группами пристроились за броней. Немцы вполне профессионально (каждый экипаж и каждый солдат знали, что им делать) развернулись в атакующий порядок и неотвратимо, как на учениях, двинулись на советские позиции на том берегу. Они что, с ума посходили? Не видят, что у моста не польские паны, а Красная Армия? Или, может быть, видя польскую колонну на этом берегу, хотят нам помочь?

Полуэктов тоже забеспокоился таким проявлением дружелюбия и послал навстречу союзникам красноармейца из отделения Рязанцева с белым сигнальным флажком, который только что прибежал к нему от Иванова. Красноармеец быстрым шагом пошел посередине шоссе, размахивая над головой общеупотребимым парламентерским символом. Его форма явно отличалась от польских мундиров и цветом и фасоном. Спутать с поляком его мог только слепой или напрочь бестолковый. Опять же, белый флаг над головой. Но передний угловатый башенный броневик на шоссе неожиданно выплюнул короткую пулеметную очередь прямо ему в грудь – красноармеец выронил флажок и упал на спину, отброшенный несколькими пулями; недолго посучил ногами, не желая расставаться с молодой жизнью, и затих.

«Хватит! – молниеносно пронеслось в голове Иванова, – с поляками в первый день первыми огонь не открывали – потеряли экипаж Сердюка. Фашисты прекрасно видели – в кого стреляли».

– Коля, заводи и разворачивайся! – крикнул Иванов Гурину и показал по пояс виднеющемуся из башни второго броневика Дементьеву, круг над головой. – К бою! Меняй на бронебойный! – добавил заряжающему Минько, а сам опустился на сиденье и опустил крышку люка.

Комэкипажа Полуэктов тоже все видел, наблюдая за приближающимися немцами, высунувшись из башенного люка. Приказ командира «не стрелять» приказом, но откровенное убийство красноармейца с белым флагом все поставило на свои места и сняло маски. В пушке, у Полуэктова тоже был заложен осколочный снаряд со снятым колпачком на случай атаки улан. Он мгновенно соскочил вниз на свое сиденье и, сняв со стопоров, лихорадочно закрутил ручки маховиков, пытаясь поймать в перекрестье оптического прицела броневик, расстрелявший красноармейца.

– Следующий бронебойный! – успел крикнуть Полуэктов своему башенному стрелку и нажал на педаль пушечного спуска. 45-мм осколочная граната, не задев взрывателя, отрикошетила от покатого под острым углом верха немецкого капота и разорвалась лишь при ударе о 14,5-мм вертикальную переднюю часть кабины между закрытыми броневыми заслонками водителя и радиста, сделав в ней вмятину и не опасно ранив отколовшимися изнутри осколками одного и второго.

Почти одновременно по советскому броневику, совершенно открыто стоящему на шоссе, ударили короткими трассирующими очередями 20-мм автоматические пушки трех немецких бронемашин. И в лоб и слегка сбоку. Шансов у экипажа Полуэктова не было никаких: мотор был еще заглушен, маневрировать он не успевал, бронебойный снаряд только подносился к открытой казенной части пушки башенным стрелком. О том, чтобы покинуть еще не поврежденную машину не было даже мыслей. 150-граммовые остроголовые стальные снаряды меньше чем с трехсот метров почти все (несколько попавших в борта отрикошетили) с легкостью вспороли всего лишь противопульную 10-мм броню советской машины и разорвались внутри. Взрывчатого вещества в каждом таком снаряде было немного (каких-то несколько граммов), но разнести на осколки собственный стальной корпус – вполне хватило. Небольшое количество мелких осколков безжалостно посекло экипаж и пробило дурацки расположенные внутренние бензобаки. Один из последних разорвавшихся снарядов своей маломощной вспышкой воспламенил пары вытекающего бензина…

Пулеметчик сразу потерял сознание от осколочных ран, а водитель, раненый не опасно, но в пропитанном со спины бензином и вспыхнувшем комбинезоне успел откинуть боковую дверцу и выскочить наружу. Он дико кричал, сгорая заживо, сбежал с дорожного полотна на пожухлую траву, упал и, катаясь, тщетно пытался сбить пламя. Немцы по нему не стреляли. То ли из садизма (пусть помучается), то ли не видя надобности тратить патроны на того, кто и так нежилец.

Сразу погиб башенный стрелок, пробитый в грудь острой головной частью малокалиберного снаряда еще до его разрыва. Собственный бронебойный снаряд, который он так и не донес до зарядной каморы, бесполезно грюкнул о железный пол боевого отделения.