Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Их небольшую колонну никто не останавливал. Многие немцы, завидя красные флаги над незнакомыми зелеными броневиками, приветственно махали руками и пилотками, что-то веселое и непонятное кричали.

Пост на въезде в город. Уже знакомый чехословацкий танк, станкОвый пулемет с дырчатым кожухом на треноге за мешками с песком или землей и десяток солдат, расположившихся на обочине. Фашист с большой металлической бляхой, на цепи, свисающей с шеи на грудь, вышел вперед и повелительно поднял тонкий жезл с бело-красным кружком – мотоцикл фельдфебеля, подъехав первым, остановился, броневики тоже. Фельдфебель показал свои документы и о чем-то переговорил с важным фашистом. Потом вылез из коляски и вместе с ним подошел к машине Иванова.

– Это ест фельджандарм. Военний полиций. Просит ваш папиэ. Докьюментн.

– Еще чего, – покачал головой Иванов. – Я командир Красной Армии, посланный с пакетом в штаб германской дивизии. И предъявлять свои документы вашему жандарму – не намерен. Предъявлю их только в штабе. Я ему не подчиняюсь. А если он нас не пропустит – получит люлей от собственного начальства – мало не покажется.

Фельдфебель перевел фельджандарму речь упрямого советского командира, самостоятельно заменив непонятные «люли» на немецкое неприличное название женского полового органа, и тот, поджав узкие губы и смерив унетерменша презрительным взглядом, подошел к охраняющему шоссе танку. Фельджандарм что-то приказал выглядывающему из башенного люка танкисту с наушниками поверх большого берета. Тот, сказав: «Яволь», опустился вниз. Через пару минут танкист снова высунулся из башенного люка и передал вредному полицаю, как понял Иванов, принятое по рации решение вышестоящего начальства. Скорчив еще более недовольное и высокомерное лицо, посрамленный фельджандарм, не глядя на Иванова, что-то буркнул фельдфебелю-переводчику и отвернулся, показывая всей своей широкой прямой спиной, что ему нет никакого дела до этих диких русских, нарушающих установленный германский порядок.

Броневики Иванова вслед за немецким мотоциклом втянулись в город и, немного попетляв по улицам, заехали, следуя жестам фельдфебеля, на когда-то зеленую лужайку в обрамлении высоких деревьев перед солидным зданием. На смятой и большей частью вытоптанной пожухлой траве уже располагалась в строгом порядке германская колесная техника, стояли и сидели солдаты, с доброжелательным любопытством поглядывающие на вновь прибывших. Высокий сухопарый немец в пилотке и серебристых погонах что-то гаркнул командным голосом фельдфебелю, а потом жестами объяснил наблюдающему за ним Иванову, куда поставить броневики. Иванов понял и без переводчика и, выглядывая из башни, проруководил Колькиными движениями; Дементьев подъехал и стал рядом. Заглушили моторы. Приехали.

– Значит так, – сказал Иванов своему экипажу и прислушивающемуся к нему Дементьеву. – От машин до моего возвращения не отлучаться. В середку немцев не пускать, но заглядывать, если сильно захотят, не препятствовать. Держаться дружелюбно, но спиртного – ни-ни. Пустыми машины не оставлять: кто-то один все время в кабине, лучше, в башне.

– А если по нужде приспичит? – поинтересовался балагур Голощапов.

– Поссышь себе под колесо.

– А если по большой нужде?

– Посрешь под колесо и будешь нюхать, пока я не вернусь. Чего ты мне дурацкие вопросы задаешь, красноармеец Голощапов? Скучно? Давно наряд вне очереди не получал? Сказано не отлучаться – значит, не отлучаться. Старшим в экипаже Минько, а в отряде – Дементьев. Приступить к исполнению. А я в штаб. К союзникам. Мать их ети в три погибели да целой ротой всю неделю.

– Херр лЁйтнант, – сказал Иванову сопровождающий фельдфебель, – мне приказ бить с ваш зольдатн. А ви с херр майор, – он повернул голову и уважительно посмотрел на офицера в пилотке, – итти в штаб. Битте. Вас ждать.

– Ладно, камрад фельдфебель, – кивнул Иванов. – Пойду с херром майором. А ты уж пригляди за моими зольдатами. Помоги, если что. Они ж по-вашему ни бельмеса.

– Яволь. Помогу. А что ест «ни бельмеса?»

– Не понимают, – пояснил Иванов и ушел в сопровождении майора в штаб, а бывшие неподалеку скучающие немцы с доброжелательным любопытством потянулись к советским броневикам.

Первыми охранять технику изнутри остались Минько и Дементьев; оба стали ногами на свои сиденья, по пояс высунувшись из распахнутых башенных люков. Остальные с удовольствием выбрались наружу, потягиваясь после тряской езды по мощеным улицам Люблина. Колька по еще шоферской привычке обошел вокруг своей машины и чуть было не постучал ногой по колесам, проверяя, не спущены ли. Фельдфебель, оставив каску в коляске мотоцикла, громко объяснял стянувшимся солдатам, что тут делают русские броневики под красными флагами. Немцы улыбались и одобрительно кивали головами, лопоча по-своему. Винтовок и автоматов ни у кого не было, лишь у некоторых висели слева на ремнях черные пистолетные кобуры. Они обступили красноармейцев и стали в разноголосицу что-то говорить и жестикулировать, фельдфебель сперва пытался переводить, но потом махнул рукой и, отойдя немного в сторону, закурил. Все галдели почти одновременно, протягивали красноармейцам сигареты из мятых пачек и портсигаров и дружелюбно хлопали по плечам. Экипажи бронемашин улыбались в ответ и, не понимая вопросов, не в лад отвечали по-русски. Всеобщая радость и братание двух армий. Появились фотоаппараты. Немцы жизнерадостно позировали своим товарищам на фоне советских броневиков и красноармейцев. Самые любопытные забирались на задние крылья, щупали пушки и тонкие дула пулеметов, безуспешно пытались объясниться с Минько и Дементьевым.

Раздвигая громким веселым криком соотечественников, вперед протиснулся упитанный жизнерадостный немец с лоснящимся румяным лицом и в когда-то белом перепачканном фартуке; в обеих руках он держал по нескольку закрытых плоских котелков, на шее висели кольца колбасы, подмышками зажаты две буханки хлеба, а согнутую правую руку оттягивала плетеная корзинка, прикрытая вышитым полотенцем. Под хвалебные возгласы солдат, упитанный немец подошел к броневику Иванова и с помощью добровольных помощников накрыл сытный стол прямо на слегка покатом еще горячем капоте. На расстеленном полотенце немец широким кухонным тесаком нарезал большими крошащимися ломтями белый хлеб, толсто накромсал колбасу, открыл крышки с ароматно парующих котелков – битте, руссише камарадн! Плетеная корзина была полна наливных яблок.

Еще сытые после недавнего обеда на привале, красноармейцы, переговорив между собой, решили не обижать принимающую сторону отказом, достали свои ложки и с трудом, через «не могу», налегли на обильное угощение. Упитанный немец что-то радостно шпрехал камарадам – они ему одобрительно отвечали. Кроме еды у немца на ремешке через плечо оказался еще и большой термос с кофе – экипажам пришлось доставать кружки. И в армии, и в Харькове Колька кофе не пил – только чай. Он хлебнул из кружки непривычное горячее горьковато-сладкое темное питье и остался доволен. Непривычно, но вкусно.