Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Вперед, на первой, – велел Иванов Кольке. Над снесенной взрывом крышей хлева показались вырастающие прямо на глазах рыжие языки пламени: занялось сено. Броневик, медленно проехав между домом с выбитыми окнами и поврежденными стенами и загоревшимся хлевом, оказался перед садом, отделяющим дом от невысокого, по пояс, редкого штакетника. С той стороны виднелась деревенская улица и немецкий мотоцикл с мертвым водителем, упавшим на руль. Быстрые огоньки коротких очередей вспыхивали над землей из-за пустой коляски мотоцикла – бил кто-то из уцелевших своих: Магнолин или фельдфебель. Значит, из винтовки отвечает враг. Откуда отвечает? Иванов крутил панорамой по сторонам, но никого не замечал.

– Командир, – крикнул Минько, всматривающийся между заряжанием пушки в боковую щель и прицел спаренного пулемета, – за грушей гад с карабином лежит. На плюс тридцать, в десяти метрах, поворачивай башню.

Иванов повернул башню на тридцать градусов вправо и завертел маховиком, опуская спаренную установку. Опустил до отказа, но цель в перекрестье прицела так и не появилась – слишком близко и низко. Для курсового пулемета Голощапова лежащий под толстой грушей поляк тоже был недостижим, но уже по горизонтали. Нужно было разворачивать вправо броневик, но мешали стволы деревьев и стена дома или отъезжать назад.

– Гена, здесь метров десять. Достань его гранатой. Польской. Той, что с гладким корпусом. Сумеешь?

– Сумею, командир. Я понял, как ей пользоваться.

– Бросишь – сразу в башню от осколков ныряй.

Минько достал из брезентовой сумки трофейную гранату с уже ввернутым запалом, поднял вертикально крышку люка, стал ногами на сиденье, отогнул блестящие усики, вырвал за кольцо чеку и метнул в направлении поляка негромко хлопнувшее капсюлем и задымившее сгорающим замедлителем гладкое стальное яйцо. Смотреть на результат не стал – нырнул обратно под защиту башенной брони. Близкий взрыв, редкий град мелких осколков по броне. Тишина. Ни винтовка больше не стреляет, ни пулемет. Минько, достав из кобуры наган, снова выглянул: опаленная взрывом и вырванная трава, неподвижное тело в местами посеченном польском мундире.

– Кажись, готов, – сказал Минько. – Граната в полуметре от него бахнула. Не шевелится.

– Проверь из нагана, – велел Иванов. Минько для более точной стрельбы заранее взвел большим пальцем курок; выставил руку наружу и оперся о крышу башни; прицелился и выстрелил. Не будучи особо метким стрелком, с такого расстояния, тем не менее, попал. Попал, куда и целился: прямо между лопаток. Тело слегка дернулось просто, как от удара, и замерло. Поляк явно погиб еще от гранаты.

– Гена, – приказал Иванов, – покричи в сторону мотоцикла. Там кто-то выжил: или Магнолин или немец.

– Иван! – закричал Минько, осторожно выглядывая из-за откинутой вертикально крышки люка. – Магнолин! Это ты там? (Помолчал, выжидая). Камрад! Фельдфебель! Кто у мотоцикла? Откликнитесь. Это мы. Экипаж лейтенанта Иванова.

С улицы никто не отвечал, но из-за коляски мотоцикла бессильно махнула чья-то рука.

– Командир, – сказал Минько, – никто не отвечает, но кто-то рукой из-за мотоцикла махнул. Рукав, по-моему, немецкий.

Иванов попытался рассмотреть выжившего в панорамный перископ – мешал штакетник, хоть и редко прибитый.

– Коля, выезжай на улицу, к мотоциклу. Всем внимание по сторонам.

Броневик, объезжая крупные деревья, проломился через ягодные кусты, подмял под себя невысокий редкий заборчик и развернулся возле мотоцикла, взяв под прицел полуразгромленное подворье. Минько осторожно осмотрелся: опрокинутый навзничь у калитки Магнолин устремил незрячие глаза в небо; на руле мотоцикла неподвижно обвис мертвый немец-водитель; а за коляской приподнимался на локте ослабевший фельдфебель в окровавленном мундире.

– Командир, это фельдфебель стрелял. Он ранен – я к нему слезу.

– Давай. И спроси, может он заметил, откуда по ним стреляли?

Минько с взведенным револьвером в руке спустился на землю; настороженно оглядываясь по сторонам, приблизился к неподвижному Магнолину и, безуспешно попытавшись нащупать на его тонкой шее пульс, окончательно удостоверился в смерти товарища. Пришел черед фельдфебеля, подойдя к мотоциклу, красноармеец склонился над привалившимся к колесу раненым.

– Ну что, камрад, живой?

– Йя-а, – слабо простонал тот.

– Ты, ты, – не понял немецкого «да» Минько. – Держись, братишка, сейчас я тебя перевяжу. Куда тебя ранило? Ну-ка, дай посмотрю.

Пуля попала немцу в грудь чуть пониже левой ключицы. Видно, целили в сердце, да промахнулись, или он вовремя пригнулся. Повезло фельдфебелю: единственный из троих выжил. Минько без выстрела, придерживая большим пальцем рифленую спицу, спустил курок и спрятал револьвер в кобуру, не застегивая петельку на шпенек. Освободил постанывающего немца от ремней амуниции, распахнул едко пропахшую застарелым солдатским потом и напитавшуюся свежей кровью его серо-зеленую куртку и осторожно стащил. Винтовочная пуля прошла насквозь: маленькое до сих пор сочащееся кровью отверстие над майкой спереди и пошире, в самой майке, на спине.

Минько зубами разорвал прорезиненную оболочку индивидуального пакета, развернул пергаментную бумагу и достал из нее бинт с ватно-марлевыми подушечками, пропитанными раствором сулемы. Прижал первую подушечку к входному в грудь пулевому отверстию и велел немцу придержать ее правой рукой. Вторую, свободно перемещающуюся по бинту подушечку, крепко придавил к простреленной спине под майкой. Туго перевязал раненого и скрепил конец бинта прилагающейся к пакету булавкой. Поверх первого бинта перетянул вторым – жалко, что ли? Авось, теперь кровью не изойдет. Одел обратно китель, застегнул и прислонил утомленного медицинской процедурой немца обратно к колесу мотоцикла.

– Данке, – поблагодарил немец, – спасьибо, камарад.

– Да, не за что, товарищ. Ты лучше скажи, если заметил, откуда по вам стреляли?

– С двОра, – мотнул головой немец в сторону поваленного штакетника.

– Только оттуда? – переспросил Минько. Немец молча кивнул. – А сколько их было? Заметил?

– Не мьеньше драй. Трьи.

– Ну, троих-то мы точно убили. Ладно. Ты посиди здесь пока. Подожди. Я командиру доложу.

– Йоган, – просительно кивнул в сторону обвисшего на руле немца фельдфебель.

– Мертвый твой Иоганн, – чисто для проформы пощупал застреленного водителя Минько и вернулся к броневику.

– Командир, – сказал он, – немец говорит: не меньше трех поляков с этого двора стреляли.

– А троих мы уже уничтожили, – кивнул выглядывающий из башни Иванов. Но, может быть, и еще кто прячется.

– Или убежал, – добавил свою версию Минько.