Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Или убежал, – согласился Иванов. – Но шерстить все село мы не можем: силы не те и времени нет. Нас комбат ждет. А где тетка, что выходила? Полька? Не видел?

– Да, как вы в дом снарядами влупили, – она заголосила и руками развела, а мы сюда поехали. Больше я ее и не видел.

– Ладно. Нам все равно вода нужна. Коля, выходи наружу – поможешь Гене.

– Я браунинг возьму, на всякий случай, – опять вспомнил о тяжелом, но скорострельном трофее Гурин.

– Бери. Найдете на подворье воду – наберете ведро. В дом и по сараям не суйтесь. Затворы из винтовок возле убитых позабирайте. А то другие паны еще кого пристрелят.

Иванов достал из спаренной установки ДТ и примостился с ним за откинутой крышкой башенного люка. Голощапов караулил у своего курсового пулемета, направленного на подворье. Колька с ручным пулеметом Браунинга наперевес и Минько с наганом в одной руке и грязным оцинкованным ведром в другой настороженно пошли к проломленному штакетнику.

За толстой грушей нелепо раскинулся мертвым телом погибший от близко упавшей гранаты поляк. Минько, сунув револьвер за ремень и поставив ведро на землю, вытащил из-под убитого польский вариант германского карабина, отогнул слева на ствольной коробке пружинную защелку, извлек затвор с удобно загнутой вниз ручкой и спрятал в карман комбинезона. Другого оружия у убитого не было. Пошли дальше. За кустами рыдала, склонившись к мужчине в гражданском пиджаке, выходившая им навстречу полная селянка в фартуке. Завидев подходящих красноармейцев, она неожиданно схватила с земли винтовку убитого и стала неумело дергать затвор.

– Брось, дура! – закричал Колька, наставив на нее ручной пулемет. – Бросай! Стрелять буду!

Разъяренная женщина дослала все-таки патрон в патронник и вскинула приклад к плечу. Колька, хоть и снял свой 20-зарядный трофей с предохранителя, все никак не решался нажать на спусковой крючок: где-то глубоко внутри у него срабатывал тормоз, что в женщин стрелять неприлично; не по-мужски как-то. У Минько такого тормоза не было. Раз им угрожают оружием – надо бить первым. А у кого в руках оружие: у женщины, старика или даже ребенка – не имеет ни малейшего значения. Небольшая плоскоголовая пуля нагана с пяти метров тюкнула польку промеж рук, держащих ружье. Аккурат в середину ее широкой, обтянутой фартуком налитой груди тюкнула. Женщина охнула, подогнула моментально ослабевшие ноги и безвольно свалилась спиной на еще зеленую траву. Подойдя ближе, Минько, и для верности, и, чтобы не мучилась, вторую пулю вогнал ей в белый лоб под повязанную косынку. Забрав и второй винтовочный затвор, он, по-прежнему не говоря ни слова, откинул справа на револьвере крышку барабана и, прокручивая его, по очереди вытряхнул себе под ноги три пустые гильзы; достал из кармашка кобуры запасные патроны и спокойно дозарядил освободившиеся каморы.

– Спасибо, Гена, – наконец произнес побледневший сквозь пыль и грязь, так, что еще сильнее выступили веснушки, Колька, – если бы не ты…

– Да, чего там, Коля-Николай. Ты только в другой раз не зевай. Хлопцам и командиру я не скажу – засмеют. Такой боевой водитель, столько уланов на второй день войны самолично положил, и чуть баба деревенская не застрелила. Запомни, намертво запомни: наставили на тебя оружие – бей, не раздумывая. Нечего разговоры разговаривать и увещевать. Не хрен на нас дуло наводить. Ваню, вон, нашего убили за ведро воды. Немца-мотоциклиста опять же. Фельдфебеля насквозь в грудь ранили, случайно не убили. Чего теперь было эту бабу польскую жалеть?

– Думаешь, эта полька по ним тоже стреляла?

– Я думаю, что вот этот, в пиджаке, – Минько тронул сапогом убитого, – ее муж. Или, еще какой другой родственник. Польская армия рассыпалась, он и прибежал домой. Вместе с винтовкой. Переоделся в мирное. А остальные двое или с ним явились, или после примкнули. Теперь уже не важно. Вот какого хрена они по нашим палить начали? Сволочи. Броневики-то на шоссе они, думаю, не заметили. Решили, видать, что мотоцикл один-одинешенек и решили на нем все свои накопившиеся обиды выместить. За поражение, так сказать, рассчитаться. С-суки белопанские. А Ваня Магнолин теперь неживой лежит да в небо смотрит. Пошли третьего проверим. Он где-то там, за малиной упал.

Третий поляк был весь расколошмачен щедрыми очередями Голощапова буквально в кровавое месиво. Минько даже обыскивать его не стал, чтобы не вымазаться, – ограничился только очередным винтовочным затвором. Вовсю разгорелась крыша длинного сарая, частично разнесенная в хлам взрывом снаряда; снизу через запертые ворота и крошечные окошки доносился многоголосый перепуганный животный рев и мычание, запертая скотина в смертном страхе и жажде жизни тщетно билась в бревна и доски. Минько, сам выросший в деревне, двинулся туда, Колька за ним. Минько не успел откинуть засов, как ворота отлетели в сторону и во двор неудержимо ринулись коровы. Пусть бегут, спасаются – они же по нашим не стреляли – тоже жить хотят.

Минько осмотрелся по сторонам и пошел к другому деревянному строению; оставил у входа ведро и, велев Кольке прикрывать, зашел внутрь, держа наставленный дулом вперед револьвер у пояса. Конюшня. В скором времени Минько вышел с большим свернутым тюком армейского брезента и сыромятными вожжами.

– Зачем тебе это, Гена? – удивился Колька.

– Думаю, командир захочет Магнолина и погибшего немца с собой забрать. Здесь похороним – могут местные надругаться. Перевозить придется. Вот и завернем.

– Молодец, Гена. А я и не подумал об этом.

– Ничего. Подрастешь – научишься и думать, а не только баранку крутить. Пошли теперь воду наберем.

Колодца они не нашли, но возле конюшни стояла почти доверху наполненная деревянная бочка, прикрытая крышкой. Минько вложил револьвер в кобуру и, нагруженный брезентом на плече, вожжами на шее и полным ведром воды в руке, двинулся к выходу со двора. Колька с пулеметом наперевес прикрывал, усердно крутя серьезным веснушчатым лицом по сторонам.

– Все в порядке, – степенно доложил командиру башенный стрелок, ставя ведро и скидывая брезент на землю. – Трех убитых нашли и затворы вытащили. А тетку ту в расход списать пришлось: сама стрелять по нам собиралась.

– И черт с той теткой – заслужила. Брезент для убитых принес?

– Ну да, товарищ командир, в смысле, так точно.

– Правильное решение. Молодец, Гена. Значит так, вместе с Колей заверните оба тела и прикрепите на задние крылья. Камрад фельдфебель поедет в своей коляске, а за руль мотоцикла сядет Олег. Он умеет.

Еще не закостеневших убитых завернули в брезент и уложили на задние крылья, прикрепив сыромятными вожжами к цепям Оверолл. Раненному фельдфебелю, постанывающему даже от плавных движений, помогли забраться в коляску. Сверху багажника коляски, за уже притороченными там свертками, жестко привязали ведро с водой, плотно обернутое выделенной Колькой из запасов прорезиненной клеенкой.