Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Зачем?

– Там вам все расскажут. И не дурите, – добавил особист, кладя руку на кобуру своего пистолета. Хмурые бойцы синхронно сняли с плеч винтовки и взяли их на руку, наставив длинные игольчатые штыки на Иванова.

Экипаж Иванова остолбенело переглянулся, рядом насторожились и двое дементьевских во главе со своим отделенным командиром. Сам Иванов застыл с грязной ветошью, так и не дотерев руки. У всех бойцов заряженные боевыми патронами наганы в кобурах или висели на поясе, или лежали в кабинах; рядом – заскакивай и воюй – стояли их боевые машины с пулеметами и пушками. Напротив: всего лишь два тыловых бойца из комендантского взвода с винтовками и особист с ТТ. Если бы Иванов крикнул: «Это польские шпионы! Ату их!»; возможно, экипажи и взялись бы привычно за оружие по приказу своего командира, как делали это последние почти две недели. И показали бы этим тыловым шкурам, кто в армии хозяин. Но привычное несопротивление безвинных людей органам (там разберутся – я ж не виноват – и отпустят) и на этот раз сыграло свою обезоруживающую роль.

– Экипажам продолжать регламентные работы, старшим остается – отделенный командир Дементьев, – слегка севшим голосом приказал Иванов, вытер, наконец-то, руки, аккуратно положил ветошь на пустой ящик от снарядов и достал из нутра броневика ремень с кобурой и портупеей. Я скоро вернусь (обмотал кобуру ремнями и передал криво ухмыльнувшемуся на «скоро вернусь» особисту).

Командира увели. Огорошенные его арестом экипажи собрались вместе покурить.

– Как думаете, за что его? – спросил Минько.

– Был бы человек – статья найдется, – криво усмехнулся, затягиваясь польской сигареткой Голощапов. От, суки тыловые. Такого мужика взяли. Он же, как командир, нужен армии и стране. Я уж молчу, что, скорее всего, он вообще ни в чем не виноват. Но, он ведь просто-напросто нужен ! Полезен! Если уж так говорить. А они ж, падлы, его замучают, заставят признаться, в чем им нужно, и – привет. Стенка или лагеря. Вот это вот и есть самое настоящее вредительство, когда арестовывают полезного стране человека. Сволочи.

– Голощапов, ты бы себе язык укоротил, – угрюмо посоветовал Дементьев.

– Зачем? Я, например, уверен, что среди нас доносчиков и стукачей нет. Или я не прав? Сколько боев вместе прошли. Я вам, мужики, всем верю.

– Так-то оно так, но лучше на эту скользкую тему не говорить – целее будем. Причем, все.

– Да-а, – протянул пулеметчик Шовкопляс, – если к ним попал – обратно не выпустят, заставят признаться.

– А меня выпустили, – поведал Колька.

– Тебя тоже брали ?

– Да, мужики, в начале сентября. Не били, врать не буду. Просто задавали совершенно дурацкие вопросы. Какие – сказать не могу – подписку дал. А потом вдруг выпустили. А как Большие учебные сборы объявили – меня с завода, от греха подальше, сюда и направили. Так что, надежда увидеть нашего командира живым и здоровым, думаю, еще есть.

– От тебя первого слышу, чтобы они выпускали. Но я тебе, Коля, верю.

– Олег, – спросил Минько, – а до комбата по рации достанешь?

– Да нет, – покачал головой Голощапов. – Далеко.

– Надо бы его в известность поставить. Может, чем поможет?

– Так, – встал с ящика Дементьев, – машины к маршу готовы?

– Мне еще минут двадцать, – сказал Колька.

– Через тридцать минут, – Дементьев глянул на часы, – в 10.50 выступаем. Едем обратно в батальон. Здесь мы командиру точно ничем не поможем. За работу, хлопцы.

На десять минут раньше намеченного времени два бронеавтомобиля с неполными экипажами, никем не задерживаемые, выехали на шоссе в сторону Пясок.

Распоясанного Иванова, позорно проведенного по занятому, в том числе и с его помощью городу, с руками за спиной под конвоем солдат, доставили в трехэтажное здание с часовым у входа. Провели по коридорам; забрали комбинезон и замасленную рабочую пилотку; обыскали, отобрав все содержимое карманов, и впихнули в тесную грязную комнатушку с махоньким зарешеченным окошком, выходящим на задний двор. Оставили одного. Около часа просидевший на голом, лоснящемся от грязи топчане лейтенант ломал себе голову о причине. Потом железная дверь противно не смазано заскрежетала, и плохо выбритый красноармеец с винтовкой за плечом повел его на второй этаж. Постучал, доложил, грубо впихнул вовнутрь и остался за дверью.

– Садитесь, гражданин Иванов, – кивнул на табурет перед своим столом кряжистый практически лысый особист с одной шпалой в петлицах. – Помощник уполномоченного особого отдела бригады лейтенант госбезопасности Рогачев. Для начала мы с вами заполним протокол. Обычная рутина, так сказать.

Иванов продиктовал прекрасно все и так знающему особисту свои автобиографические данные, которые тот скрупулезно и не спеша занес на бланк черной самопиской. Сбоку от стола, не вмешиваясь, сидел доставивший его сюда широкоскулый сержант ГБ.

– Ну что ж, – сказал особист, аккуратно откладывая ручку. – С этим мы покончили. Теперь рассказывайте.

– О чем? – вздернул темные брови Иванов.

– Когда? Где? Кто? Завербовал вас в офензиву. Я слушаю.

– Куда?

– Решили поиграть? Прикинуться, что не знаете такого названия? Хорошо. Я не гордый. Напомню. Офензива – это польская разведка.

– Да вы что? Товарищ лейтенант госбезопасности? Какая еще польская разведка?

Сержант с равнодушным лицом медленно поднялся со стула и, почти без замаха, двинул Иванова костистым кулаком в ухо. Оглушенный Иванов слетел на пол; привинченный к полу табурет остался на месте.

– Вставайте, – как ни в чем не бывало спокойно сказал кряжистый особист. – Продолжим. Во-первых, не «товарищ», а «гражданин». Во-вторых. Когда? Где? Кто? Завербовал вас в офензиву. Через кого держали связь?

– Да это просто глупость какая-то несусветная, – пожал плечами Иванов, садясь на табурет. В голове от удара гудело. Болело ухо и локоть, ушибленный о дощаной пол.

– По-вашему, особый отдел бригады глупостями занимается?

– Я думаю, что от ошибки не застрахован никто. Даже особый отдел нашей бригады. Я и польская разведка – просто бред какой-то!

Остававшийся за спиной сержант ударом кулака в противоположную ушибленному уху челюсть опять умело сшиб Иванова на пол.

– Слышал я (Иванов поднялся с пола, голова гудела до тошноты, онемевшая челюсть мешала говорить), что наши доблестные органы бьют подозреваемых. Но всегда считал это вражьими наветами. Не верил. Но вы меня переубедили. Я боевой командир Красной Армии, воевал с первого дня Миролюбивого похода, комсомолец, а вы битьем хотите меня принудить дать на самого себя ложные показания?

– Вы ошибаетесь, – спокойно покачал круглой блестящей головой кряжистый особист. – Вы – мелочь, ничего для нас не стоящая. Мы хотим знать, с кем из руководства батальона и бригады вы сотрудничали в своей преступной деятельности. Покайтесь чистосердечно. Разоружитесь перед Советской властью. Помогите органам. И заодно облегчите свою участь.