Николай Коростелев - Воин Чёрного Дракона [litres]

Тихий в это время ловил выпавший из рук рулевого конец шкота [53] Шкот – часть бегучего такелажа, предназначен для растягивания нижних углов паруса. .

Наконец ему это удалось, и, с силой потянув шкот на себя, он попытался обуздать беспорядочно хлопающее тяжёлое полотно. Порыв ветра помог ему. Парус расправился, набух и уверенно погнал лодку вперёд, оставляя за кормой выпавших за борт людей.

Только теперь Тихий увидел, что остался в лодке один, если не считать неподвижного тела убитого им аборигена. Оглянувшись, он увидел среди вздымающихся свинцовых волн голову напарника. Тяжёлые и неприветливые, они всё дальше и дальше уносили сибиряка от лодки.

С трудом удерживаясь в ледяной воде, он пытался звать на помощь, но безжалостные в своём безразличии волны захлестывали его, заливая солёной водой рот, глаза и нос. Крики каторжанина становились всё тише. И вот тёмное пятно его головы, последний раз мелькнув на гребне волны, навсегда исчезло в пучине. От бессилия развернуть лодку Тихий тоскливо завыл и, добела сжав в кулаке шкот, невидяще уставился в грязное полотнище паруса, уносящего его в безбрежную неизвестность. Жалея себя, он на несколько минут выпал из реальности происходящего и прозевал накатывающий на лодку водяной вал. Лодку развернуло, и она, накренившись, щедро зачерпнула океанской воды. Ледяной душ с ног до головы окатил Тихого.

Ужас перед стихией прочищает мозги не хуже крепкого пойла. Жажда выжить захлестнула его, и он, сбросив оцепенение, начал разворачивать отяжелевшую лодку носом к волне. Ветер налетал на лодку то с севера, то с востока, но он приноровился. Тихому показалось, что ему удалось ухватить суть управления лодкой. Он почувствовал зависимость наката волн от порывов ветра. Теперь, ловя ветер, он уже знал, с какой стороны нужно ожидать наката следующей волны. Тяжёлая, неповоротливая лодка уже подчинялась его воле. Тихий оглянулся на берег. С лодки хорошо была видна каменная вершина, которую обволакивала белая дымка. Казалось, что ветер рассекает её на части, особенно когда редкие белые облака, зацепившиеся за вершину, спускались ниже. Лодку неумолимо относило в океан. К середине дня он отошёл от берега настолько, что скалы почти скрылись из виду. Под вечер стало свежеть.

Океан колыхала крупная волна, но нос лодки легко разрезал воду, она шла с невероятной, как казалось Тихому, быстротой. За спиной, насупившись, висели серые облака. Небо становилось темнее, а ветер крепчал. Вскоре берега совсем не стало видно, и ставшие свинцовыми облака надвигались всё ближе. Первый шквал налетел с исступлённой стремительностью пляски сумасшедшего. Вверх взметнуло вихрь рассыпавшихся брызг и с рёвом обрушило на лодку с такой силой, точно удар наотмашь. Лодку подхватило и бросило вперёд, в водоворот белой пены. Это было неожиданно и страшно.

– А-а-а! – закричал Тихий.

Лодку неудержимо несло, её нос глубоко зарывался в воду, дерево стонало, вторя рёву разгулявшейся бури. Всё вокруг ревело и грохотало. Тихий вцепился в верёвку, управляющую парусом, но под напором ветра она, будто живая, рвалась из рук.

Не удержать! – мелькнула мысль, и он захлестнул концы шкота вокруг подпорки, как это делал убитый рулевой.

Верёвка дрогнула, напряглась до отказа, и почти тотчас послышался громкий треск. Шкот лопнул. Гик вырвался и захлопал по ветру. Тихий вскочил на ноги, голыми руками пытаясь сбить раздувшийся парус, но безуспешно. Лодка неслась по ветру, сорвавшийся парус бешено трепало, хлопая о борта. Из-за этого хлопанья, мотавшего парус во все стороны, ничего не было видно.

Кругом стоял дикий грохот, ветер завывал, как безумный. Происходящее можно было сравнить разве что с землетрясением. Теперь ветер не дул ни с какой стороны, он рушился сверху, с грохотом накатывая, словно лавина или горный обвал. Вода хлестала со всех сторон, обдавая Тихого с головы и до ног, теснила его, стекала сплошной пеленой, сметала и рушила всё кругом.

Каким-то чудом ему удалось схватить обрывок мятущегося шкота, и он изо всех сил навалился на него, пытаясь подобрать сошедший с ума парус.

– Сука! Тварь позорная! – ревел Тихий, захлёбываясь солёными океанскими брызгами.

Он был похож на чёрта с безумными, горящими глазами. Распластав свое тощее тело на дне лодки, он из последних сил удерживал шкот.

Невероятными усилиями он сумел выбрать несколько метров. Стирая руки в кровь, он захлестнул верёвку вокруг основания мачты и навалился сверху. Шкот рвался из рук, обдирая, сжигая ладони, но он упрямо удерживал его последним, почти бессознательным усилием. Сдерживал, как свою жертву, которая рвалась на свободу. Это было безумие, но он и был безумен. Он не знал, что если выпустит эту долбаную верёвку, вырвавшийся на волю гик снова замечется во все стороны, увлекая за собой уже изрядно мокрый, отяжелевший от воды парус, и тот либо опрокинет лодку, либо убьёт его.

Он сдерживал шкот, потому что в нём была неодушевлённая, злая сила, которая не хотела подчиняться человеку. И поэтому он чувствовал себя великаном, бросившим вызов буре. В лодке было полно воды, она сердито хлюпала и булькала. Ноги скользили по покатому дну, но Тихий упрямо тянул шкот на себя. Ветер вдруг рванул навстречу, и мокрый край паруса с невероятной силой стеганул Тихого поперёк тела. Он отлетел и сильно приложился о соседнюю лавку, но рефлекс заставил его удержать шкот. Боль и опасность подействовали на него, словно удар хлыста. Он захлебнулся от бешенства. Крича от ярости, он навалился на шкот, мокрый от крови из стертых до мяса ладоней. Парус ещё раз хлопнул и вновь набрал ветра. Лодка, сбросившая было ход, вновь рванулась вперёд. Вздымавшиеся вокруг волны разлетались белыми брызгами. Рёв ветра покрывал все. И тогда дошло до предела. Тяжесть наполненного ветром паруса вдавила нос лодки глубоко в воду, и он стал «пахать» волну, словно плуг, идущий со скоростью пятидесяти миль в час. С каждым разом он зарывался всё глубже, пока океанская вода, клокоча, не хлынула в лодку. Тихий терял ощущение происходящего и лишь упрямо тянул шкот на себя. Глядя на забортную воду, заливающую лодку, он вдруг понял, что уже ничего не выгадает. Это конец!

И тут буря сама себе нанесла поражение. Собрав все свои силы, она ударила в парус огромной массой воздуха. Напор был так силён, что фал [54] Фал – тонкий, прочный канат. шкота лопнул, мачта дала трещину и со стоном сложилась, падая вниз и накрывая парусом лодку во всю её длину. Часть паруса и обломок мачты свесились в воду. Лодка под их тяжестью накренилась. Тихий, оскалившись по-звериному, зарычал и, преодолевая сопротивление океана, надрывая жилы, стал втаскивать парус в лодку. Большой кусок колышащегося на волнах паруса, мокрого, полного воды, был тяжёл, как паровоз. Лодка потеряла ход. Волны то вставали сзади за кормой, то перехлёстывали через борта, а вокруг океан и ветер слились в одном неистовом рёве. Из-за сплошной пелены брызг, секущих воду, точно потоки дождя, совершенно не было видно неба. Вокруг только вода.