Павел Кольцов - Чем я хуже?

Ирина Николаевна была искренне рада видеть своего бывшего пациента в добром здравии с уже зажившим лбом, поблагодарила за цветы и по его просьбе (сказал, что в профсоюзе требуют, чтобы путевку в здравницу оформить) сделала ему полную выписку из его больничной карточки, содержащую, в том числе и заключение психиатра, снабдив всеми необходимыми штампами и печатями.

Сегодняшнюю газету «Правду», где говорилось о заключенном между СССР и Германией договоре, Максимов купил в газетном киоске на остановке еще до посещения больницы. О Японии в ней ничего не говорилось, да и успеть сверстать эту неожиданную новость никак бы не смогли. Но когда он вернулся домой и на общей кухне в присутствии бабы Раи запустил пробный камень о самурайском правительстве, говорливая старушка неожиданно ему подтвердила, что да, по радио сообщили, что японское правительство так испугалось дружбы между двумя странами, что не только ушло в отставку, но и чуть ли не сделало себе коллективное харакири.

Вечером, так удачно совпало, Клава трудолюбиво решила заняться стиркой. Обрадованный этим удобным для него обстоятельством Алексей Валентинович, сказав, что хочет перед сном немного пройтись, подышать свежим вечерним воздухом, смог спокойно позвонить из автомата на углу Пушкинской и Юмовской на квартиру Чистяковых. Его дедушка ответил вполне ожидаемым согласием.

29 августа уже инженер Чистяков позвонил в коммунальную квартиру на Юмовской. Было это ближе к концу рабочего дня; с нетерпением давно ожидающий звонка Алексей Валентинович спринтером с низкого старта выскочил в коридор к общему телефону, опередив на пару секунд выглянувшую на телефонную трель из своей комнаты тетю Мусю. Услышав, где и примерно когда ему ждать знакомый серый автомобиль, быстро оделся и, не замеченный никем из соседей, с коричневым невзрачным чемоданчиком в руке спустился на улицу. Время до назначенной встречи еще было — шел не спеша. И слегка опоздал: заводская эмка уже приткнулась у тротуара в начале улицы Дзержинского возле троллейбусного депо. Наверное, дед доехал быстрее, чем рассчитывал.

— Здравствуйте, — сел в машину Алексей Валентинович, — извините, что припозднился.

— Здравствуй, Саша, — крепко ответил на рукопожатие Чистяков, — не страшно — я только подъехал.

— Вот, — поставил чемоданчик себе под ноги «Саша», — принес. А теперь давайте я вам расскажу, какой я подам сигнал, чтобы вы отнесли его в камеру хранения. В газете «Известия» на последней странице будет опубликована маленькая заметка о награждении орденом Ленина доярки из села Хацапетовка Серафимы Пупыркиной за рекордные надои молока. Полное содержимое статьи — совершенно неважно. Главное запомните или как-то запишите: Хацапетовка, Серафима Пупыркина.

— Писать не нужно — память хорошая — три слова я запомню.

— Сейчас слов станет немного больше. Если такую заметку опубликуют, постарайтесь в этот же или в крайнем случае на следующий день утром сдать чемодан в камеру хранения минимум на сутки. Ждете еще полдня, чтобы приемщик на вокзале не смог припомнить, кто именно его сдавал, (а движение там всегда большое — сам проверял) — и звоните с телефона-автомата, расположенного подальше от вашего дома, в милицию, 02. Просите принять телефонограмму для капитана Жеглова: «Бабушка приехала». Все. Будут спрашивать, что за капитан, из какого он района, отделения, ответьте, что не знаете. Капитан Жеглов сам перезвонит в центральную диспетчерскую и спросит за телефонограмму. И вешайте трубку.

— Запомнил: капитан Жеглов, бабушка приехала. После этого, я так понимаю, ваш чемодан заберут, а меня вычислят вряд ли.

— Очень надеюсь, что так.

— Значит: доярка из Хацапетовки Серафима Пупыркина — орден Ленина — капитан Жеглов — бабушка приехала.

— Все верно.

— Когда уезжаешь?

— 2 сентября собираюсь, за день до окончания отпуска, чтобы на заводе не сразу хватились. И у меня к вам еще просьба будет. Клава обо мне ничего не знает. Я для нее по-прежнему частично потерявший память Нефедов. Я ей оставлю краткую, ничего не объясняющую записку и — все. Для нее же безопаснее ничего пока не знать. С 1 сентября она начинает учиться в институте — с завода увольняется. Они с мужем планировали, что будут жить на его зарплату, пока она учится. Теперь этой зарплаты у нее не будет. Вполне возможно, когда я объявлюсь в Москве, ее вообще арестуют. Но если нет — не могли бы вы поддержать ее материально и уговорить не бросать учебу? Про меня, естественно, ни слова.

— Конечно, Саша. Думаю, мне удастся убедить Клаву принимать от меня помощь. Раньше она прислушивалась к моим советам. А на первое время вот возьми, оставишь дома, — Чистяков достал из брючного кармана большое портмоне и, вытащив тощую пачку купюр, судя по размерам и цвету, по пять и десять червонцев, протянул «Саше».

— Спасибо, — «Саша», не кочевряжась, сложил деньги и спрятал их в карман. — Ну, я пошел?

— Удачи тебе, внук ! — крепко пожал ему руку Чистяков. — Нам всем удачи!

После ужина Клава предложила прогуляться. Она не скрывала радости от предстоящей учебы в институте и пыталась всячески растормошить посерьезневшего в последние дни мужа. Муж был молчалив и не весел. Ему было стыдно перед Клавой. И рассказать ей ничего нельзя, и кем она его будет считать после внезапного исчезновения? Подлецом? Обманщиком? Преступником? А почти неизбежный Клавин арест? Нет, если ему поверят, то он добьется и ее освобождения, и помощи ей со стороны государства. А если не поверят? Собой-то он рискнуть готов. Это его собственный выбор. А причем здесь Клава? Хотя… Сколько людей сейчас арестовывают и губят буквально ни за что доблестные органы внутренних дел? А сколько народу погибнет в грядущую войну, если ничего изменить не получится? Что такое судьба одной девушки, пусть даже такой доброй и красивой?

— Слушай, Клава, — неожиданно спросил «Саша» когда они уже сидели в обнимку на лавочке в саду Шевченко в полусумраке, едва разгоняемом редкими фонарями, — а в случае необходимости, ты бы могла пожертвовать своей жизнью и благополучием для страны, для советского народа?

— Неожиданный у тебя вопрос, — удивилась Клава. — Почему ты спрашиваешь?

— Да, — пожал плечами и стушевался «Саша», — так. Просто решил спросить. Не хочешь — не отвечай. Я не настаиваю.

— Почему же, — слегка отстранилась от него Клава, — я тебе отвечу. Мы с тобой сейчас не на комсомольском и не на заводском собрании, где привычно говорятся пламенные речи. Не всегда чистосердечные. Мы только вдвоем: ты и я. Поэтому я скажу искренне. Я думала на эту тему. Если вдруг война, если какой-то несчастный случай, катастрофа какая-нибудь — я готова рискнуть своей жизнью, спасая других, даже мне незнакомых людей. Ты мне веришь?