Павел Кольцов - Чем я хуже?

— И что, — спросил майор, — в вашем 2012 году стало хуже, чем в семидесятых прошлого века? Или это шуточная песня?

— Да, не совсем шуточная. Для многих действительно стало хуже и они с тоской вспоминали прошедшие годы. Кроме того, пора детства и юности нам всегда кажется лучше и светлее, что ли. Плохое забывается, а все хорошее, как правило, вспоминается с душевной теплотой. Кстати, вот еще песня в тему.

И он спел «Команду молодости нашей» Пахмутовой и Добронравова. А потом и их же «Надежду». Песни понравились. Но капитан опять попросил спеть что-нибудь необычное, характерное для двадцать первого века.

— Вы понимаете, — пожал чужими широкими плечами Алексей Валентинович, — я как-то был не любителем современных песен. Я их не запоминал. Хотя… Могу спеть парочку шуточных. Но не целиком. А так, выборочные куплеты, и то какие-то слова буду пропускать — все не помню. Небольшое пояснение к первой: у нас существует великое множество синонимов для определения, так сказать, полового акта, одно из названий этому — французское слово «секс», обозначающее пол. И он спел, песню Семена Слепакова, временами запинаясь, переставляя строчки и путая слова:

— Трахаться, — спросил внимательный капитан, — это тоже одно из обозначений полового акта?

— Вы правильно поняли, — улыбнулся Алексей Валентинович.

— А как можно вовремя этого смотреть футбол? Надеюсь, у вас на стадионе этим , пусть даже с собственными женами, не занимаются?

— Да, нет, — хмыкнул Алексей Валентинович. — До такого еще не дожили. Просто у нас повсеместно внедрено такое полезное изобретение, как телевидение — передача на расстояние не только звуков, как сейчас по приемникам и радио, но и изображения. Поэтому, по телевизору (приемнику изображения и звука) можно смотреть футбол, не выходя из дома. Ну, и заниматься во время матча сексом, — опять улыбнулся Алексей Валентинович. — Если, конечно, с женой. Любовница может и обидится. Еще что-нибудь спеть?

— Да, пожалуй, хватит, — сказал майор. — Песен на сегодня хватит. Кстати. Насчет телевизоров вы, очевидно, не в курсе. Хоть и, как говорите, из будущего. Они у нас уже есть. И сами телевизоры, и регулярные трансляции телевизионных программ в Москве и Ленинграде. До широкого внедрения в массы пока еще далековато, но развиваем это направление потихоньку.

— Да, вы понимаете, историей телевидения я как-то не интересовался, но, думаю, экраны у ваших аппаратов довольно скромные по габаритам и, конечно же, черно белые. А в моем времени они стали цветными, плоскими и очень крупного размера. Существуют образцы даже больше чем двухметровой ширины.

— Ладно. Оставим пока что телевизоры в покое. Теперь у меня к вам такое предложение, Алексей Валентинович. Сейчас вы вернетесь в камеру. Можете отдохнуть, поспать, поесть. Я распорядился: кормить и поить вас будут по первому вашему требованию и в любых количествах. Из нашей спецстоловой для комсостава. Можете даже заказывать любые блюда в пределах меню.

— Спасибо.

— Мы интересовались мнениями конструкторов Дегтярева и Грабина, насчет описанных вами усовершенствований их собственных детищ. Они подтвердили существующие проблемы и согласились с необходимостью исправить именно те недостатки, на которые вы указали. Вы говорили, что располагаете аналогичными сведениями по многим образцам оружия и военной техники.

— Располагаю, — довольно кивнул Алексей Валентинович.

— Вам в камеру принесут бумагу, пишущие и чертежные принадлежности. Когда отдохнете, начните описывать и зарисовывать, как можно подробнее, все, что помните. Никому свои записи не показывайте, когда вам будут приносить еду, закрывайте написанное. Готовое будете передавать исключительно Михаилу Ивановичу.

— Не-а, — покачал головой Алексей Валентинович. — Этого я ни описывать, ни рисовать не буду.

— Не понял? — вскинул брови майор. — Вы же сами хотели поделиться этими сведениями.

— Хотел, — кивнул и улыбнулся Максимов. — Но писать и рисовать — не буду.

— Объясните, — строго попросил майор.

— Да шучу я, — радостно засмеялся Алексей Валентинович, снимая многодневное напряжение и радуясь, что ему поверили. — Просто, чтобы не терять времени, я уже все, что помнил, и описал, и начертил еще в Харькове. Я ведь был на больничном, потом в отпуске. Днем жена на работе, а я вспоминаю и на бумагу переношу. Так-то, товарищ майор госбезопасности. Все у меня уже готово.

— И где это все?

— В Москву я везти побоялся: мало ли, что в дороге произойдет? Вдруг украдут? Зачем рисковать?

— Спрятали в Харькове?

— Не совсем. Отдал на хранение одному знакомому Нефедову человеку, который ни во что не посвящен. По оговоренному сигналу, он отнесет документы в оговоренное место.

— Какой сигнал?

— Простой. В газете «Известия» нужно разместить на последней странице заметку, о награждении доярки Серафимы Пупыркиной из села Хацапетовки орденом Ленина за рекордные надои молока. Подробности в заметку можете добавить любые. Главное: село Хацапетовка, доярка Серафима Пупыркина, орден Ленина за рекордные надои молока. Записали? — обратился Алексей Валентинович к писарю. (Тот, молча, кивнул). После того, как номер газеты выйдет, в течение нескольких дней в диспетчерскую милиции Харькова должна поступить телефонограмма для капитана Жеглова. Когда вы сообщите мне текст этой телефонограммы, я вам скажу, где лежат документы.

— К чему такие сложности? — спросил Колодяжный.

— Во-первых, чтобы документы не попали в чужие руки. Во-вторых, чтобы к вам в рукине попал человек, который мне совершенно в темную помогает. Я просто по-человечески не хочу, чтобы его арестовали, заставили, как вот сейчас заставлял меня следователь Веселенький, признаться в шпионаже и посадили или расстреляли.