Павел Кольцов - Чем я хуже?

Вероятно, за ним следили через глазок в двери. Как только он лег, зашел прежний надзиратель и стал собирать со стола посуду. Алексей Валентинович встрепенулся на кровати.

— Пожалуйста, товарищ, в смысле, гражданин, не нужно ничего убирать. Пускай все постоит, как есть. Я посплю немного и доем. Даже остывшее.

— Хорошо, — согласно кивнул тюремщик, оставил посуду и вышел.

Алексей Валентинович упал на подушку и моментально провалился в сон без сновидений.

— Нефедов! — разбудил его, не выспавшегося, голос тюремщика, стоявшего рядом. — Просыпайтесь.

— Чего? — с трудом поднял тяжелую голову с подушки «Нефедов».

— Вставайте. Вас вызывают.

— Веселенький?

— Нет.

— А кто?

— Увидите. Одевайтесь.

Алексей Валентинович оделся, торопливо проглотил несколько ложек остывшей каши с гуляшом и запил все еще не остывшим сладким чаем. Дверь камеры отворилась — не поздоровавшись, зашел тюремный парикмахер с бритвенными принадлежностями и вафельным полотенцем на шее. Обслуживание было далеким от харьковского (ни тебе похлопываний по щекам, ни тебе горячего компресса, ни тебе монолога с местечковым акцентом), но быстрым и без порезов. По коридору повел его лишь один безоружный тюремщик, что тоже обнадеживало. Похоже, опасаться его перестали.

Кабинет был довольно солиден: дубовые панели до середины стен; натертый воском до зеркального блеска паркет; массивный Т-образный зеленосуконный сверху стол с чередой добротных стульев явно еще дореволюционной работы; большие похожие своих прототипов портреты маслом Сталина и Дзержинского; не зарешеченные, освещенные солнцем окна с тяжелыми, собранными по бокам портьерами.

Темноволосый капитан госбезопасности, в этот раз без фуражки, так для Максимова удачно откликнувшийся на его крик души в тюремном коридоре, сидел лицом к двери за длинной, для посетителей, частью стола. На более узком, хозяйском, месте, в окружении малахитово-бронзовой лампы, массивного телефона, и вычурного антикварного чернильного прибора восседал на где-то и когда-то конфискованном кресле с высокой резной спинкой сорокалетний с серебряным бобриком на голове усталый майор госбезопасности с ромбом в каждой петлице (целый комбриг, если по-армейски). В углу кабинета скромно примостился за пишущей машинкой невзрачный писарь в чине сержанта ГБ.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Алексей Валентинович, остановившись у порога.

— Добрый день, Александр Александрович, — поприветствовал его хозяин кабинета, — не стесняйтесь, присаживайтесь. Или, может быть, вы предпочитаете обращение «Алексей Валентинович»?

— В принципе, да, — он отодвинул стул напротив капитана и присел к столу, широко раскинув руки на мягкое зеленое сукно. — Привычнее — Алексей Валентинович.

— Хорошо. Я — майор госбезопасности Колодяжный Петр Сергеевич. И, — майор кивнул в сторону капитана, — капитан госбезопасности Куевда Михаил Иванович.

— Очень приятно, — дежурно улыбнулся Алексей Валентинович. — А, извините, как мне к вам обращаться: товарищи или граждане?

— Можно, товарищи, — хмыкнул майор. Мы ознакомились с вашим делом, с вашим письмом самому себе. Проверили все указанные в нем факты и даты. Что ж, действительно, версия о переселении вашего разума из будущего времени в тело Нефедова, при всей своей фантастичности, остается самой все объясняющей. И ваши непобиваемые в ней козыри: фотография после подписания договора с Германией и тост товарища Сталина во время банкета. Участникам этого кадра никто не говорил, как располагаться, все произошло совершенно спонтанно. И текст тоста товарищу Сталину тоже никто заранее не готовил. Он сказал так, как в тот момент лично сам решил сказать. Тост вы передали не совсем дословно, но это вполне допустимая погрешность. Также в вашу пользу говорят и предсказанные события на Халхин-Голе, поведение Японии, даты вступления в войну Англии и Франции, отказ воевать Муссолини. Естественно, никакой германской разведкой тут и не пахнет. Скажем так, я вам верю. Но у меня остались к вам кое-какие вопросы.

— Пожалуйста, товарищ майор госбезопасности, — радостно вымолвил обращение «товарищ» Алексей Валентинович, — задавайте.

— Вы представились школьным учителем истории.

— Верно.

— И утверждаете, что у вас феноменальная память. Неужели вы все малозначимые исторические даты помните? Или только касающиеся начала, как вы сказали, Второй мировой войны?

— Память у меня действительно хорошая. Не то, чтобы феноменальная, но — хорошая. Грех жаловаться. Я бы даже сказал: значительно лучше, чем у большинства. Это и врожденный талант, и я ее к тому же по специальной методике развивал дополнительно. Но, естественно, превеликое множество различных исторических дат и подробностей, я в голове не держу. Просто, так совпало. Видите ли, в начале каждого учебного года, 1 сентября, которое и считается первым днем мировой бойни, я уже несколько лет провожу со своими учениками урок, посвященный этому эпохальному событию. Чтобы больше ребят заинтересовать этой темой, рассказываю им о многих интересных, но второстепенных, малоизвестных фактах и событиях; объясняю предысторию. За несколько дней до моего попадания сюда, я как раз поднял свой конспект по этой теме и освежил в памяти. Оказалось — очень даже не зря.

— А почему из всех боев в Польше, вы сообщаете подробности только по обороне на Вестерплатте?

— Мой интерес к этой относительно скромной битве довольно личный. В моем детстве был очень популярен многосерийный польский фильм «Четыре танкиста и собака». В нем польско-советский танковый экипаж победно громил всех встречных фашистов, побеждая буквально в каждом эпизоде. Но не в этом дело. У главного героя-поляка отец участвовал в этой обороне. Я потом (вспомнить детство) пересматривал этот увлекательный для детей, но наивный для взрослых фильм уже в зрелом возрасте. Опять заинтересовался Вестерплатте — нашел в интернете (я потом объясню, что это) и посмотрел два художественных фильма, которые поляки сняли об этих событиях. Потом, из уже профессионального любопытства, изучил документальные материалы — мне понравилось мужество польских защитников и грамотная оборона против превосходящих сил врага, — законспектировал и стал доносить это своим ученикам.

— Понятно, — кивнул майор. — Звучит вполне логично. С Вестерплатте ясно. Михаил Иванович, — обратился он к капитану, — теперь вы.

— Алексей Валентинович, — сказал капитан, открывая лежащую перед ним коричневую папку, — еще несколько вопросов, как к учителю истории. Когда произошла Грюнвальдская битва?