Павел Кольцов - Чем я хуже?

— А вы забыли, товарищ Максимов, как в Гражданскую войну наши необученные красные командиры разгромили опытных белых генералов?

— Товарищ Сталин, я дико извиняюсь, но вы ведь лучше меня знаете, как на самом деле все происходило. Практически у всех крупных красных командиров был на должности начштаба, так называемый военспец, из бывших царских офицеров-генералов. И именно он, находясь в тени, командовал боевыми действиями. Да чуть ли не поголовно весь царский Генштаб воевал на стороне РККА. Другой вопрос, добровольно они пошли служить или принудительно, когда их семьи взяли в заложники. Но большинство не предавало и добросовестно использовало свой опыт и знания для победы большевиков.

— Да-а, — усмехнулся Сталин в усы, — а вы действительно историк . И все-то вы знаете. Прямо, Кассандра или цыганка-гадалка. И что было расскажете, и что будет.

— Все, не все, товарищ Сталин, но знаю я многое. И рассказать это могу, и написать.

— И все-таки, товарищ Максимов, вы считаете, что в Советском Союзе нет врагов народа, и наши органы арестовывают совершенно безвинных людей?

— Никак нет, товарищ Сталин. Какое-то количество своих врагов и засланных иностранных шпионов естественно у нас есть. Но в арестованной массе их подавляющее меньшинство. Прямо-таки гигантское меньшинство. В основном НКВД почему-то хватает совершенно невиновных или с дури сказавших что-то не то и не в той компании, и ненавязчиво убеждает их сознаться и в собственной враждебной деятельности, и своих сообщников сдать. И невиновные люди сознаются , и целые организации при помощи следователя придумывают. И получаются прямо анекдотичные ситуации, если вдуматься: парикмахер-еврей — немецкий шпион (тоже в камере познакомился), потому что в 18-м году его местечко на Украине было под кайзеровской оккупацией. Мол, его еще тогда завербовали. То, как теперешние немцы относятся к евреям, недалекого следователя не интересует от слова «совсем». Разве не глупо арестовывать редакторов и сотрудников газет за случайно допущенную ими опечатку в газете, чаще всего просто смешную, за его, якобы, намеренную дискредитацию руководящих лиц партии и страны? Вы всерьез считаете, что они это сделали специально? Я опять молчу о гуманизме, но, по-моему, — это тоже вопиющая бесхозяйственность. Зачем гнать в лагеря, а порой и расстреливать опытных работников, случайно допустивших ошибку? Зачем представлять это, как политическую диверсию? На их место, что, придут более опытные? Вряд ли. Разве что бояться будут еще больше и от страха еще больше ошибаться. Может, выгоднее для народного хозяйства их просто рублем наказать? Пропесочить по партийной линии? Высмеять их безграмотность?

— А может, их еще за это по головке погладить?

— Вы меня извините, товарищ Сталин, но в вашем высочайшем положении вполне можно быть выше этого. Возможно, вы знаете, еще до революции был довольно смешной казус в какой-то киевской газете: в заметке, называвшейся, что-то вроде «Пребывание вдовствующей императрицы Марии Федоровны в Финляндии» в первом слове букву «р» случайно заменили на букву «о». От ума великого решили начать судебный процесс против редактора, но потом опомнились, что этим только еще больше внимания привлекут к такой смешной нелепице и спустили все на тормозах.

— Так вы говорите, было «по***ние» вдовствующей императрицы? — рассмеялся Сталин, видно не знакомый с этим дореволюционным казусом. — Да еще и в Финляндии?

— Да, товарищ Сталин, — тоже с некоторым облегчением улыбнулся Алексей Валентинович, — можете проверить, так все и было. И никого Николашка Кровавый тогда в Сибирь не сослал. А, думаете, в мое время такое не случалось? В одной газете вышла статья «Советы задоводу-любителю». В другой, в рассказе для детей, тушканчиков назвали «маленькими длинноухими зверьками». Вот только буквы «у» и «х» поменяли местами.

— Любопытные получились зверьки, — опять усмехнулся Сталин. И что было редакторам?

— Точно не знаю, но их не посадили и с работы не выгнали. А народ получил удовольствие. Смех, он ведь, говорят, полезен, даже лечит. Будьте выше этого, товарищ Сталин. Вам ли при вашем положении обижаться и наказывать за подобную ерунду? Знаете, в моем времени в одном из кинофильмов, главный герой такую мысль высказывает (я об этом уже товарищу Берии рассказывал): «Самое большое наслаждение властью — не наказывать провинившегося, а простить его: человек провинился, знает, что ему за это положено строгое наказание, порой — смерть. А я, имеющий полное право его казнить, прощаю».

— Интересная мысль, товарищ Максимов, — сказал Сталин, приминая большим пожелтевшим пальцем табак в трубке. — Но, думаю, для нынешней напряженной обстановки — несвоевременная. Слишком много еще врагов у нашего народа и Коммунистической партии. В том числе и внутренних (Сталин закурил, глубоко затягиваясь из трубки).

— Ну, да, — упрямо кивнул Алексей Валентинович. — Слышал. Дальнейшее нарастание классовой борьбы. Чем больше успехи в строительстве социализма — тем больше враги поднимают головы. Да не враги это в своем подавляющем большинстве, товарищ Сталин. Врагами их, не знаю, с вашего ведома или нет, успешно делает НКВД. И я это утверждаю не голословно. На личном опыте утверждаю. Меня, как всех, прессовал следователь НКВД по фамилии Веселенький. Но весело мне не было. Отнюдь. Если бы не случайная встреча с капитаном ГБ Куевдой, то, сам не знаю, долго ли бы я смог ему противостоять? Или, не выдержав, признался в том бреде, что он сам сочинил. И так происходит в большинстве чекистских расследований. А как, насчет плана?

— Какого плана? — удивился (или сделал вид, что удивился) Сталин.

— Плана спущенного сверху в областные, городские, районные отделения НКВД: какое количество врагов народа они должны разоблачить. Это, по-вашему, нормально? Есть реальные враги — нет реальных врагов. А определенное количество — будь добр, предоставь (или сам займешь их место). И садят наши доблестные органы за всякую ерунду, и «добровольно сознавшихся» заставляют тянуть за собой сослуживцев, знакомых и родственников, придумывая мифические разветвленные организации. А потом, повторюсь, некому у станка на заводе стоять, некому новый станок сконструировать, некому дивизией командовать, некому студентов учить, некому науку двигать, некому даже хорошую песню написать. А те, кто талантливо и умело, на пользу стране и социализму, могли бы этим всем заниматься: кто расстрелян, кто чернорабочим вкалывает без особой пользы для народного хозяйства и мрет раньше времени от недостаточной кормежки, негодной одежды и просто скотски-издевательских условий работы и быта в лагерях и тюрьмах. Это по-хозяйски? (Сталин, попыхивая, сосал трубку и не отвечал). Еще дедушка Крылов предупреждал: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник».