Павел Кольцов - Чем я хуже?

— Правою рукою — тоже не хочется, — улыбнулся Алексей Валентинович.

— Тоже не вопрос, — улыбнулся Михаил, — можешь левою.

— А можно мне встречное предложение на эту тему высказать?

— Валяй — я послушаю.

— Как ваша Татьяна многостаночница: и домохозяйка, и телесная удовлетворительница; так и у меня есть своя женская кандидатура, с которой мне бы хотелось и в постель ложиться, и просто общаться-разговаривать, и в работе помощь получать. Она кстати опытная машинистка — может мои рукописные мемуары перепечатывать.

— Клавдия Нефедова что ли? — сразу догадался Михаил.

— А почему бы и нет?

— Так она ведь не твоя жена, а твоего предшественника .

— Я с Клавой больше двух недель вместе прожил. Она мне и как женщина, и как человек очень даже понравилась. Совершенно, так сказать, без говна в душе. Кстати, несмотря на аресты вокруг, чистосердечно преданная своей Родине комсомолка. Такие, как она, в войну шли добровольцами на фронт, в партизаны, в подпольщики. И, если даже и попадали в плен, терпели лютые пытки и не предавали ни своих товарищей, ни свою страну. На нее ваше, то есть наше, ведомство вполне может положиться. Готов собственной головой поручиться.

— Что ж, — присел на стул Михаил, — определенный резон в твоих словах есть… Тем более, что, как я понял наших харьковских товарищей, определенные сомнения в тебе и в ситуации вокруг тебя, особенно после допросов, у Клавдии возникли. А ты знаешь, привезти ее сюда и изолировать вместе с тобой — это даже может быть полезным. Опять же, как ты говоришь, опытная машинистка. Это тоже имеет значение. А ее личной судьбы тебе не жалко? Она ведь опять в институт пошла учиться, как ее наши коллеги по твоей просьбе освободили. А здесь ей придется взаперти вместе с тобой сидеть.

— А в Харькове она кем будет, пока я здесь взаперти? Соломенной вдовой? Солдаткой? Вроде и замужем, а где он, тот муж? И, Михаил, я ж тебе говорю: Клава ради пользы Родины морально вполне готова пойти на лишения. И я был готов к тому, что и сам у вас пропаду, и ее из-за меня в лагеря сошлют. А тут, хоть и под надзором, и взаперти, но не в тюрьме все-таки. Условия, я считаю, вполне сносные.

— И то верно… Так ты предлагаешь Клавдию и в машинистки… То есть, ей придется открыть: кто ты такой?

— Придется, — кивнул Алексей Валентинович.

— И как она отреагирует? Как думаешь? Как она к тебе, как к чужому мужчине в теле ее мужа отнесется? Она ведь, чисто по-женски, может посмотреть на эту ситуацию так, как будто ты невольно, но «убил» ее мужа и занял его тело. Не боишься, что она тебя возненавидит? Если у вас не сложатся с ней отношения — ее могут решить не только изолировать в тюрьме, но и вообще убрать, от греха подальше. Не жалко?

— Процентов на 99 я уверен, что она меня не возненавидит. Только, прошу, не нужно ей наперед ничего обо мне рассказывать. Если разрешат Клаву сюда привезти — давай, Михаил, я сам ей все объясню.

— Ладно, — хлопнул ладонями по коленям Михаил и встал. — Лично я согласен с твоим предложением. Буду ходатайствовать. А там — как наверху решат. Теперь вставай — работа ждет. В сейфе я оставил список вопросов, которые тебе нужно будет осветить в первую очередь.

Когда за обедом молчаливая Татьяна сосредоточенно сервировала круглый стол, Алексей Валентинович мягко взял ее белотелое гладкокожее предплечье своей лапищей и придержал.

— Послушайте, Татьяна, — сказал он, глядя в суровые голубые глаза, — дико перед вами извиняюсь за свою дурацкую шутку насчет моего мужеложства. Просто я веселый. Шутить люблю. Вы очень обаятельны, как женщина. Без сомнения шикарны и возбуждающи. Но, к моему глубокому сожалению, я уже женат. И, надо же такому случиться, я люблю свою жену и негуляю (в голове промелькнул и испарился стыд за измену своей настоящей жене). Даже с такими очаровательными женщинами, как вы. Мне, я честно говорю, очень трудно было сдержаться и не ответить на ваше весьма заманчивое «предложение». Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Хорошо?

— Хорошо, — слегка оттаяла Татьяна. — Редко попадаются мужчины, хранящие верность своим женам. Вы прямо феномен какой-то. А если все-таки передумаете, ну, мало ли, — только скажите…

— Да, нет, — покачал головой Алексей Валентинович, — я не передумаю. Теперь, мир?

— Мир, — белозубо, снова демонстрируя очаровательные ямочки на пухленьких щечках, улыбнулась Татьяна.

— Тогда, — тоже широко улыбнулся Алексей Валентинович, — не надо больше плевать в нашу еду. Хорошо? (Михаил, уже приступивший к солянке аж поперхнулся и закашлялся).

— Да, что вы такое придумываете, — почему-то покраснела Татьяна. — Никуда я не плевала. Опять шутите?

— Конечно, шучу. Кому охота с этой не пыльной работы переквалифицироваться в тюремные надзирательницы куда-нибудь в Магадан? Верно я говорю?

— Верно, — опустила голубые глазки Татьяна и, закончив сервировку, укатила столик на кухню.

— Так ты думаешь, — спросил положивший ложку Михаил, когда за Татьяной хлопнула дверь, — она сюда плевала?

— Судя по тому, как она покраснела — я бы не удивился, — ответил улыбающийся Алексей Валентинович. — Но я все равно с аппетитом поем. Буду считать, что я с ней взасос поцеловался. Делов-то. А ты, Михаил, если брезгуешь — хлебушком наедайся — он, вроде, сухой, точно не оплеванный (Михаил взял в руку ломоть белого хлеба и с сомнением его осмотрел). Правда, — продолжил шутить Алексей Валентинович, — кто ее знает, по какому своему месту она этим ломтем, злясь на меня, проводила…

— Да, ну тебя к шуту гороховому с твоими домыслами, — засмеялся Михаил. — Тебя послушаешь — голодным останешься (и таки продолжил с аппетитом уплетать сытную горячую солянку, заедая свежим белым хлебом).

На следующий день, где-то за час перед ужином, когда Алексей Валентинович усталой рукой продолжал описывать, насколько он помнил, будущее внутриполитическое состояние боярской, как ее любили называть в советской прессе, Румынии, к нему зашел Куевда с кобурой на ремне и биноклем на шее. Подошел к столу, внимательно просмотрел уже готовые материалы, заглянул в частично исписанный лист на зеленом сукне и велел своему подопечному закругляться:

— Дописывай, Алексей, до какой-нибудь точки и закрывай ручку, — велел он ему. — Пока не стемнело — другим интересным делом займемся.

— С удовольствием, — потянулся Алексей Валентинович. — А каким?

— Постреляем. В саду. ТТ свой опробуешь. Охрану я предупредил.

— Ух, ты, — по-мальчишески искренне обрадовался Алексей Валентинович и поставил в конце незаконченного предложения большую жирную точку. — Я уже. Дописал.

— Мог бы хоть предложение закончить, — засмеялся Михаил. — Ладно. Пошли. Свой пистолет не забудь.