Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

Князь протер рукавом клинок. Проступили неряшливо выбитые, трудно различимые буквы: «Лета от со… походе… Ливонской… память о спасении… побратались на сем клинке Иван и Сохор». На другой стороне значилось то же монгольскими буквицами.

– Ходили мы в одни походы. Одному царю кланялись и дань платили. Наши сестры и дочери шли за них, а их – за нас. По крайней мере, они очень хотят, чтобы мы помнили именно это.

– А это не правда?

– Это, – скривил рот князь, – не вся правда. Если лишь по этому судить – один народ мы, и одна страна. Нет нас и их, а есть одна большая Татария. Вот только в походы-то мы вместе ходили, а татарские сабли разваливали наши головы. Выход платили – а церкви горели русские. И женщины кричали наши. Не их. Да и шеи гнули – тоже мы.

Он внимательно присмотрелся. На «русской» стороне клинка куда менее глубоко, чем памятная надпись, кто-то начертал короткое и почти что не пострадавшее от времени «Помни о Неврюевой рати». Воин, некогда владевший сим мечом, знал – иногда нужно улыбаться врагу в лицо. Иногда даже ненавидеть его уже не получается – слишком близок он стал.

Если нет ненависти, память тоже сгодится. Главное – не забывать.

– На Куликовом поле мы разбили не просто господ. Мы разбили тех, кто очень хотел, чтобы мы считали себя ими и в то же время ниже последнего из них. Мы вспомнили, что мы, оказывается, не окраина улуса Джучи, а Русь. Такое – не прощают. Царь должен был ударить. И что будет дальше – тоже понятно. Слушаешь?

– Слушаю, отец.

– Придется забыть о попытках сговориться с соседями. Рабы не ведут переговоров. Мы будем платить полную дань-выход и ездить в Орду, чтобы ползать перед ханом на карачках. Нашему войску выпадет снова ходить в походы вместе с татарами. Скорей всего, ты сам отправишься в Орду, как они это называют, «гостить» на многие годы.

Василий побледнел. Не из-за страха за себя. От ярости и бессилия. Но все же сдержал удар. Спросил только:

– Так что же, все, чего наши пращуры достигли за эти годы?..

– Не совсем. Мы больше не станем играть по их правилам. Мы будем терпеливы. Мы станем ждать и помнить. Пока мы еще не можем позволить себе открыто выйти против них. Но однажды Орда ослабеет. Пусть пройдет сорок лет, пятьдесят, сто, но это случится. И тогда…

Князь поднял найденную саблю на ладонях. Посмотрел на оружие внимательно.

И – раз! – ударил с оттяжкой по обгорелому, но устоявшему столбу – боком, плоскостью клинка. Тренькнула сабля. Переломилась. С хрустом разлетелись осколки металла.

– Вот так, – заключил Дмитрий Донской. – Даже сталь дряхлеет и становится хрупкой. Слышишь? И сталь можно сломить. Теперь мы это знаем.

Угра. Здесь и сейчас

– Куда ты скачешь? – спросил однажды Тимошка. – На войну или от войны?

– Иди к лешему, – беззлобно посоветовал смурной от кошмаров Савва.

Потом ответил:

– Да.

Что именно «Да» – не уточнил.

Впрочем, гусляр понял его прекрасно.

Становилось холоднее, падал ледяной дождь, и на дороге было безлюдно.

– Ты новгородец. Говоришь мало, стараешься скрывать произношение, но тому, кто умеет слушать, все очевидно. Новгородский поход девять лет тому?..

Савва только кивнул.

– И все равно хранишь верность. Спешишь к войску, в котором тебя никто не ждёт. Не ждут ведь? Тогда было страшно, я помню.

Продолжать не было нужды. Девять лет назад подчиненный Москве по итогам прошлой войны Новгород, обеспокоился стремленьем московского князя Ивана собрать все русские княжества под своей рукой. Госпо́да новгородская обратилась к великому князю литовскому, прося принять вечевую державу под его высокую руку ради сохранения новгородских свобод.

К той самой Литве, что сейчас выступала в союзе с Ордой.

Москва ответила жестко и быстро. Потом, совсем недавно, был второй поход на Новгород, но он был всего лишь завершением раз начатого.

– Они шли под условия сохранения православной веры, – зачем-то сказал Савва. – Неважно, что говорит Москва. Да и не пошли бы никуда, если бы князь не давил. В конце концов, у Ивана было не слишком-то много прав отнимать новгородские вольности. И вот, русские убивали русских. Ненавижу такое.

– И все равно считаешь, что твое место – в войске? – поднял брови Тимошка. – Не пойму я тебя, Рыбник. Думаю, рассердился ты на Москву. Верней всего, во время того похода и, уж точно, потому, что ты новгородец. Настолько сильно, что по сию пору не боишься говорить крамолу. Но все равно… Было бы славно рассказывать быличку про тебя.

– Нет, – покачал головой Савва. – Даже не думай об этом.

…Дорогой он размышлял – может, сказитель прав? Его никто не ждет. Кем он себя возомнил? Те сведения, что он везет с собой, его намерения – что они изменят в общем великом противоборстве?

Был он далек от мыслей, свойственных прекраснодушным отрокам. Он никого и ничего не спасёт. Если повезёт – попросту исполнит то, что следует. Не более.

Если, конечно, его выслушают и услышат, на что он не слишком-то рассчитывал. В войске могли оказаться те, кто помнит его лицо. Тогда с ним вовсе не станут говорить – и это самое меньшее. В худшем случае – по обстоятельствам.

Таких, как он, ценят. Некоторые могут даже уважать. Но веры им нет и не будет.

– К вечеру до Москвы доберемся, – сказал Тимошка.

К удивлению воина, сказитель весь путь легко поспевал за конем и вовсе не собирался отставать. Двужильный он, что ли?

Впрочем, не его, Саввы, беда.

Еще солнце не зашло за край земли, когда они оказались вблизи от великокняжеской столицы.

– Так уж устроен мир, что всякая страна иногда берет в руки меч не для защиты, – вещал Тимошка. – Мол, мы-то сделаем все правильнее всех, если все вокруг станут наши. Иногда это даже получается. От желания народа и даже правителей исход зависит мало. Куда важнее то, как поведут себя завоеванные. Двести лет хороший срок. За него становится понятно, забыли они себя или нет. Если память осталась у них, и смогут себя отстоять – на карте появится еще одна страна. Если не смогут или забыли – одним народом станет меньше. Вот, например, сейчас. Татары… Всё пытаются нас убедить, что никаких русских нет и не было никогда. К счастью…

– Погоди трепаться, – бросил Рыбник, привставая в стременах и прикладывая руку ко лбу. – Дымы. Москва горит. И пыли над дорогой с избытком. Давай-ка на обочину… Не войско ли, часом, на нас идёт?

…Это оказалось не войско. Беженцы, которым не хватило места в кремле и которых государь отправил на север. Возмущение, страх и горе мешались в их глазах.

– Перепугался! Правильно епископ Вассиан говорит – прибежал к жене под юбку прятаться, государюшка, – голосили возмущенные погорельцы. – Как дань царю зажимать – первый, а как отвечать за дела оружно…