Василий Панфилов - Дипломная работа [СИ]

Вот и обхаживаю старуху, и если надо опуститься до мистики и мороченья стриженной полуседой головы Яаа Асантева, то так тому и быть!

– «И ашанти так лучше… – влез в башку альтер-эго, – они скорее всего проиграют и капитулируют, но уже на достойных условиях!»

… и так неприятно стало, вроде как оправдание себе придумал. Лучше им будет, хуже… Бог весть. Себе врать нельзя, даже и подсознательно! Ради Русских Кантонов я готов уложить в землю всю Африку и половину Европу… вот так будет честно!

– «Каждый за себя, один Бог за всех» – и вроде как всё честно, а всё равно – противно! Просто теперь – иначе.

Короткая пауза, и капитан, как первый после Бога на судне, начинает торжественно проговаривать молитву. Тот факт, что он крещён лютеранином и вообще безбожник, чего и не скрывает, никого не смущает. Обрядовость для православных важнее всего, и здесь мы очень схожи с ашанти.

Мы с братом, так же бормоча молитвы, начинаем «Одаривать Океан», высыпая туда горстями кофе и чай из мешка, и выливая алкоголь из бутылок. Напоследок, в воду летят несколько лепёшек…

… и следом с борта соскальзывает покойник с привязанным к ногам грузом. Он камнем идёт ко дну, что считается почему-то хорошей приметой. Сложно ожидать иного, когда к телу привязан кусок металла, но морские суеверия местами странней африканских.

Несколько секунд молчания, и из воды выпрыгивает дельфин, отчего ашанти взрываются радостью, да и экипаж крестится благостно.

– Ведь ерунда же, – шепчу Саньке, – стая который день «Аврору» сопровождает, и попрыгунчиков таких видим десятки раз за день.

– Не… – солнечно улыбается брат, – ты ничего не понимаешь!

Оставив скепсис при себе, поспешил поздравить Яаа Асантева с правильно проведённым ритуалом.

– Мать всех ашанти, – взяв её руки в свои, говорю как можно более торжественно, – ты всё сделала правильно, и Христос посредством своего сына Опо [45] Опо – бог моря Ашанти. , показал это!

Она пристально смотрит в глаза, я не отвожу взгляда и…

… кажется, что вижу не зрачки, а зеркала, в которых отражаюсь я, стоящий перед зеркалом…

… и так бесчисленное количество раз.

Яаа Асантева подхватывают слуги, я же остаюсь стоять на ногах.

– «Попытка взломать Систему не удалась!» – веселится альтер-эго, не объясняя ничего.

Какая-то попытка гипноза? Даже и гадать не хочу… я оказался моложе, а мой вестибулярный аппарат крепче, только и всего.

– Анансе, – отчётливо говорит Мать всех ашанте, и в голосе её слышится странное удовлетворение, – Анансе Кокуроко [46] Главный среди богов (абосом) и духов ашанти бог неба Ньяме, или Оньяме («сияющий»). Его именуют также Ньянкопон или Оньянкопон («истинно великий Ньяме»), Одоманкома и другими «хвалебными именами». Каждая ипостась Ньяме имеет свой символ. Один из символов Ньяме паук (Анансе). Подобно пауку, Ньяме сотворил (сплёл) свой мир и живёт в центре этого мира. Его называют Великим пауком (Анансе Кокуроко). …

… и несколько слов на ашанти. Яаа Асантева повела плечами, и слуги поспешно отпустили её.

– Он… – она бесстрастно уставилась на меня, избегая смотреть в лицо, – смотрит твоими глазами, и…

Королева-мать усмехнулась чуть принуждённо.

– … ему самому интересно, что будет дальше!

После похорон Санька целый вечер фонтанировал разными глупостями мистического характера, надоев до зубной боли со своими изысканиями этнографически-богословского характера. Яаа Асантева в качестве гостьи заняла его каюту, и брат перебрался ко мне, зудя в ухо своими предположениями.

– … а если Анансе и в самом деле может смотреть твоими глазами?

– Хватит! – в моей руке с треском ломается карандаш, – Сам подумай – какая, на хрен, мистика? Рассказы о Ллос есть?

– Есть… – уныло соглашается брат, не желая расставаться с чудом, но уже ухватив суть моей логики.

– С паучком по Парижу гуляли?

– Гуляли, – вздыхает он.

Ну и вот, – киваю я, – в эту же кучу – летадлы, то бишь прерогатива верховного бога Ньяме, если я правильно понял их пантеон. А дальше – эффект испорченного телефона, который лёг на магическое мышление Матери всех ашанте. Она сама себя накрутила, ясно?

– Ясно, – уныло протянул брат, лишённый чуда, – а если…

– Никаких если! – прерываю его, потому что мне не хочется даже думать о таком. Потому что в самом деле…

… а если?!

Раскидистые кроны огромных деревьев заслоняют небо, и кажется порой, что выше их зелёных крон и нет ничего, будто они и есть Небо.

Даже в безоблачный полдень в подлеске царит вечный полумрак, а пробивающийся свет отливает золотом и зеленью, преломляясь причудливо в густой листве. В солнечных лучах видны мелкие насекомые, искрящиеся на свету пылинками драгоценных камней.

Меж стволов гигантов стелется кустарник, тянутся ввысь тощие деревца, отчаянно рвущиеся к солнцу. Улавливая трепетными листочками любую искорку света, опоясанные лианами, тянущими из них жизненные соки, деревца эти производят впечатление самое жалкое и болезненное.

Голые стволы с немногими ветвями, и на конце облезлый, небрежно собранный разлохматившийся пук веток с листвой. Однако стоит только рухнуть после очередного урагана одному из гигантов, подточенному жучками, и тощие эти уродцы, расталкивая собратьев, расцветают в считанные годы.

Внизу прелая листва вперемешку с давно сгнившей древесиной, источенной временем и насекомыми. Рельеф поверхности причудливый и коварный, изобилующий естественными ловушками.

Покрытый мхом валун может оказаться подгнившим стволом дерева, а ровная поверхность таить под собой яму, прикрытую переплетением полусгнивших ветвей и тонких корней. Даже сторожкие дикие звери попадают порой в ловушки, ломая конечности и становясь поживой обитателей подлеска.

Жизнь внизу кипит беспрестанно, не прерываясь ни на секунду, но что это за жизнь?! Всё больше гигантские слизняки и мокрицы, пауки, бесчисленные муравьи, укус которых по болезненности может соперничать с ожогом от папиросы, да мелкие земноводные и пресмыкающиеся.

Яркие, порой будто собранные из полудрагоценных камней, скользят меж ветвей змеи, ощупывая воздух раздвоенным языком. Бросок… и рептилия начинает заглатывать ещё трепыхающуюся жертву.

Редко когда мелькнёт обезьяна, спешащая убраться с дороги, ворохнётся в кустах мелкий хищник, скалящий зубы при виде нарушителей его охотничьих угодий. Попадается иногда стадо бородавочников, да зарастающая на глазах просека, проложенная через заросли стадом слонов.

Воздух тяжёлый, застоявшийся, влажный, заполненный дурманящими, густыми ароматами тропического леса. Запахи преющей листвы и сгнившей древесины самым причудливым образом мешаются с цветущими растениями, и получившийся коктейль тяжело бьёт в голову.