Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

С одной стороны она круто обрывалась в море, а с другой склоны перетекали в обширную равнину, сплошь покрытую распаханными полями, буйными садами и сеткой вьющихся дорог, соединяющих небольшие поселения и рыбацкие деревушки и уводящих вглубь острова. Казалось, что вся территория острова поделена на небольшие квадратики разного цвета: всех оттенков желтого, зеленого и коричневого, и не осталось ни одного не возделанного клочка земли. Людям оставалось лишь карабкаться в гору все выше и выше.

В отличии от родины путешественников здесь не было дышащей сухим жаром степи, всюду буйствовала зелень, хотя уже была осень. Полоски песчаных пляжей с вытащенными рыбацкими лодками тянулись вдоль побережья. Удивительное дело, но песок на острове был черным, крупным и колючим, вовсе не похожим на привычный.

Столица находилась на другой стороне острова и плыть до нее предстояло еще сутки, неспешно огибая его по дуге. А пока беглецы во все глаза разглядывали незнакомый мир. Город, раскинувшийся на берегах глубокой и широкой бухты показался им одним розовым боком в лучах заходящего солнца вечером следующего дня и скрылся в ночи. Тотчас темноту прорезал ослепительный луч маяка.

Вырастающая из скалистого выступа у входа в бухту башня была высотой со столетнюю ель. Мощные каменные стены, потемневшие там, куда часто доставали волны, но способные противостоять их ударам, скрывали тесную витую каменную лестницу, ведущую наверх. Днем свет на нее попадал из череды ничем не затянутых маленьких окошек, хаотично разбросанных по башне, а ночью шли в ход заранее заготовленные смолистые факелы. Смотритель маяка Назар получил эту работу по наследству от своего отца и намеревался когда-нибудь передать её своему десятилетнему сыну. Тот знал уже все о нехитром устройстве маяка, умел быстро разжечь даже мокрые дрова и отлично полировал зеркала, усиливающие яркость света. Недалек был тот день, когда ноги Назара начнут болеть, колени опухать и он уже не сможет подняться по лестнице вверх, как произошло с его отцом. Тогда маленький Руслан и заменит его. Пока же сын без устали, как маленький ослик, таскал на спине наверх вязанки дров и коротал ночи с отцом, следя за работой маяка. За время службы Назара тот не гас ещё ни разу.

Капитан корабля не стал в темноте заходить в бухту, а велел бросить якорь неподалеку от маяка. На судне царила суета. Радуясь благополучному прибытию домой, уставшие после долгого плавания люди оживленно переговаривались и смеялись, вглядываясь в невидимый берег. Лишь далеко за полночь корабль затих.

Когда исчез Ефим не заметил никто. Неслышной тенью глубокой ночью сполз он в воду по якорному канату и погреб наудачу в сторону берега.

А Балаша по утру разбудил весьма нелюбезный толчок в спину. Расшитая жемчугом туфля капитана из мягкой кожи пнула его для верности по ребрам ещё раз. Сощурив и так узкие глаза-щелочки и тряся дородными щеками, капитан корабля гневно выговаривал ему что-то на своем языке, разводя руками в стороны. Понимая уже некоторые слова и догадываясь о смысле остальных, юноша понял, что спрашивают его о Ефиме. По быстро багровеющему лицу капитана было понятно, что на судне того нет. Не церемонясь более с неплатежеспособными пассажирами, тех связали и бросили в трюм. Чудесное путешествие закончилось.

Глубокая, вонючая яма, в которой Балаш сидел уже десять дней, предназначалась для должников, с которых заимодавцы ещё не потеряли надежду стрясти долг, поэтому один раз в день сюда опускали корзину с кувшином воды и какой-нибудь малосъедобной провизией: засохшими давным-давно лепешками, червивыми, начавшими подгнивать фруктами, а иногда столь дурно пахнущей колбасой, что мутить начинало от одного запаха. Впрочем, собратья Балаша по несчастью, коих насчитывалось двенадцать человек, с жадностью набрасывались на эти отбросы. Многие из них томились здесь очень давно, судя по тому, что одежда их превратилась в лохмотья, открывая в прорехах истощенные тела, а лохматые длинные бороды кишели насекомыми.

Поначалу юноша брезгливо морщился, стараясь не соприкасаться с сидельцами. Но сделать это в тесном каменно-земляном мешке было трудно. Сейчас ему было уже все равно. Сидя на плотно утрамбованном полу, он бездумно смотрел вверх, на закрывающую вход в узилище массивную деревянную решетку – единственный источник света, пищи, воды и, в конце концов, жизни здесь. Попасть в яму или выбраться из нее можно было по деревянной лестнице, которую опускали вниз стражники, сидящие наверху. Лишь постоянные обитатели ямы – жирные зеленые мухи с блестящими спинами могли покинуть её по своему желанию. Но не хотели. Они даже летать ленились, переползая дружным роем с одной вкуснейшей тухлятины на другую, облепляя лица спящих, то и дело норовя попасть в рот. Иногда стражникам становилось скучно, и они принимались оскорблять сидельцев, швырять в них гнилые помидоры, стараясь попасть в голову и бурно радуясь в случае удачи. Ещё одним развлечением было кинуть вниз горсть вареных бобов и потешаться над тем, как изможденные люди, окончательно потеряв человеческий облик, собирая их, ползают на четвереньках и толкаются, втаптывая бобы в грязь.

Первые дни Балаш, как и любой заключенный, строил грандиозные планы побега, намереваясь быстро забраться по лестнице, когда её в следующий раз спустят вниз, раскидать стражников, которых обычно было всего двое, забрать у них оружие, бежать и спрятаться где-нибудь в городе. Но время шло, а вниз опускалась лишь корзина с испорченной провизией на длинной веревке. Юноша приуныл. Силы его таяли. Скоро и он превратится в тощего, заросшего старика в лохмотьях, опустится и потеряет интерес к жизни. А ведь Умила где-то там, сидит в такой же яме, или бродит одна по чужому городу, или … Балаш старательно гнал от себя мысли о том, что ещё могло случиться с девушкой.

Ещё через три бесконечно-бессмысленных дня один из узников ямы умер. Оставшиеся подняли неимоверный крик и вой, призывая стражников забрать труп несчастного. Дело в том, что погода стояла по-летнему теплой и труп уже начал пованивать. Хотя при той дикой смеси вони, что стояла в яме: немытых человеческих тел, испражнений и тухлой провизии, гниющий труп можно было и не заметить. Проваландавшись до вечера, стражники все же неохотно спустили в яму длинную веревку, которой сидельцы должны были крепко обвязать ноги умершего. Без всякого почтения к покойнику его вытащили из ямы головой вниз. Смерть его имела весьма неожиданные последствия. Узников стали лучше кормить. На следующий день они получили два кувшина воды, кусок соленого мяса почти без червей и окаменевшие сухари, которые были восхитительны на вкус, стоило лишь размочить их в воде. Объяснялось это просто. Должники не должны умирать, пока они сами или их родственники не заплатят свой долг. Если они будут дохнуть, то это же сплошные убытки.